Мы не знаем, где находился Пунт, но путешествие включало в себя длительное плавание на юг по Красному морю. Любое плавание под парусами по Красному морю — дело долгое и опасное из-за очень тяжелых погодных условий; из росписей на стенах храма Хатшепсут очевидно, что Пунт — тропическая или полутропическая страна, расположенная вблизи моря, с распознаваемой африканской культурой. Хотя ученые не пришли к соглашению относительно происхождения товаров из Пунта, лучше всего подходит Сомали, и при этом следует учитывать перемены в животном и растительном мире этой страны за три с половиной тысячи лет. Сегодня мы считаем Сомали одной из самых бедных и неразвитых стран. Для древних египтян это был источник приключений и богатств. Оттуда привозили небольшие, но дорогие предметы; однако египтянам приходилось посылать за ними целых пять кораблей, ведь то, что они предлагали в обмен, было менее ценным и занимало большой объем. Если Пунт специализировался на предметах роскоши, то Египет был могучим производителем пищи, с экономикой, всецело ориентированной на интенсивное земледелие. Плавание в Пунт было не просто встречей двух культур: здесь встречались контрастные экологии, и между ними время от времени происходил обмен.
Если только египетский текст не похвальба, что вполне возможно, жителей Пунта поразило прибытие каравана исследователей. «Как вы смогли добраться до этой земли, не пройдя по земле Египта? — спрашивали они, вздымая руки к небу. — Вы спустились по небесной дороге или, — добавляли они, словно это было столь же невероятно, — приплыли по морю?» Колумб утверждал, что островитяне, встретившие его после первого трансатлантического плавания, использовали такие же слова и такой же жест. Позже это стало общим местом литературы о путешествиях, призванным показать хозяев новых земель неразвитыми и готовыми к подчинению[522].
Египетские художники изображают жителей Пунта карикатурно, подчеркивая в них черты варварства и простоты: их царь невероятно толст, а у придворных большие отвислые губы. Обмен, как утверждается в тексте, оказался очень выгодным для предусмотрительных египтян, которые оценивали товары сообразно своим представлениям; с точки зрения купцов из Пунта, обмен тоже, возможно, был вполне удовлетворителен. Во всяком случае сокровища Пунта были совсем иного типа, чем то, что могли предложить египтяне, и великолепны погсвоему. Пунт владел «всеми чудесами», в то время как Египет предлагал «все хорошие вещи». Золото Пунта взвешивали с помощью гирь в виде быков, а благовонные деревья посадили в большие горшки и перенесли на египетские корабли. Египтяне заплатили за них «хлебом, пивом, вином, мясом и фруктами»[523].
Таким образом, Египет был машиной, производящей пищу, а экономика фараонов настроена на повседневное изобилие — изобилие не индивидуальное, потому что большинство населения питалось хлебом и пивом в количествах, едва достаточных для жизни[524], но изобилие запасов на черный день, находящееся в распоряжении государства и жрецов. В сухой, сожженной местности, периодически затопляемой непостоянными паводками, бросить вызов природе — это не только преобразовать ландшафт и воздвигнуть уходящие к небу пирамиды: прежде всего это вопрос запасания продуктов на случай катастрофы, чтобы сделать человечество неуязвимым даже для тех невидимых сил, которые командуют разливами. В храме, построенном как усыпальница Рамсеса II, были склады, позволявшие запасти столько продуктов, чтобы кормить в течение года двадцать тысяч человек. Гордо изображенные на стенах гробницы визира собранные им налоги иллюстрируют меню для прокорма империи: мешки ячменя, груды хлебов и орехов, сотни голов скота[525]. Государство как создатель запасов существовало не для распределения и перераспределения продуктов — об этом заботился рынок, а для спасения от голода. Когда «год голода» заканчивался, согласно старой традиции, записанной в позднем тексте — во втором столетии до н. э., — люди, «бравшие хлеб в хранилищах, уходили»[526].
Сбор и сохранение зерна были так же жизненно важны, как система контроля над паводками — именно потому, что уровень паводков был различным. В народной памяти сохранились воспоминания о «семи тощих годах», когда «каждый поедал своих детей»[527]. Пророк мог пригрозить повторением времени, когда «реки Египта опустеют» и их берега занесет песком[528]. В эпоху Рамсесидов сообщалось о катастрофически слабых паводках. В гробнице из Амарны показано хранилище продуктов изнутри: шесть рядов запасенных продуктов, в том числе мешки с зерном и груды сушеной рыбы на полках, которые стоят на кирпичных столбах[529]. Необходимым приложением к такой дальновидности становилось сильное государство. Зерно нужно было принудительно отбирать в виде налогов, перевозить под охраной и хранить под присмотром.
То, как египтяне воспринимали свое окружение, подтверждают данные исторической экологии: по образцам почвы установлена хронология высыхания. К середине третьего тысячелетия до н. э. Египет был уже «Черной» землей между «Красными» землями; соотношение узких полосок почвы, намытой наводнениями, и медленно высыхающей пустыней было примерно таким же, как сегодня. За то же тысячелетие число сюжетов у художников, изображавших охоту на диких животных, заметно сократилось, а местность, некогда изобиловавшая дичью, превратилась в скраб, песок и голый камень[530]. Дожди становятся редкостью. Вода с неба, говорится в набожной молитве фараона солнцу, самом известном произведении египетской литературы, это божественный дар чужеземцам, изливающийся из «небесного Нила»[531]. «Вкус смерти» — это приступ жажды[532]. «В других землях идут дожди, — сказал египетский жрец Солону, — но в нашей… вода никогда не падает на наши поля сверху: напротив, она естественным путем приходит снизу»[533].
Нил был не только источником дающей жизнь почвы, но и столбовой дорогой через всю эту длинную узкую страну. Когда умирал владелец флота, на стенах его гробницы могли изобразить корабли, как в гробнице главного министра одиннадцатой династии Мекетра в Фивах, где нарисованы яхты, баржи, грузовые корабли, доставлявшие провизию на кухню, и рыбачьи лодки. Царское плавание по реке начиналось от «причалов фараона» с кирпичными усыпальницами и манежами для колесниц[534]. Модели кораблей — самые обычные детали царских гробниц. На стенах гробницы в Фивах можно и сегодня увидеть, как нагруженные зерном, кувшинами с маслом и кипами сена баржи на веслах идут на рынок[535]. Перевозка по реке — одно из общих свойств земного и небесного мира египтян. Фараона середины третьего тысячелетия Хеопса снабдили транспортным средством, чтобы сопровождать бессмертных, переправляющихся на небо. В яме по соседству с его пирамидой лежит баржа, которая перевезла тело фараона к месту погребения. Нынешняя фаза раскопок связана с соседней ямой, где погребено небесное средство транспорта: корабль для плавания через тьму вдобавок к флоту, который ежедневно возвращает к жизни солнце. Земной Нил вполне заслуживает название артерии цивилизации. Культура и торговля могли свободно перемещаться по его течению до самых порогов. К тому же река способствовала политическому объединению. Ибо египетская империя по форме напоминала веер — длинная ручка Нила соединялась с расправленной дельтой. На протяжении тысяч лет непрерывного существования государства память о его раздельном существовании неизменно сохранялась. Фараоны носили двойную корону, а традиционный перечень династий начинался с Менеса, культурного героя, объединившего оба царства и основавшего в месте соединения город Мемфис.
