Об изменениях в политике рабочих напрямую не информировали. Прошедшие накануне выборов отчетные собрания привлекли тысячи рабочих, которые до сих пор были воодушевлены кампанией за профсоюзную демократию, проводившуюся в 1937 году. На огромном автомобилестроительном заводе им. Сталина почти 26 тыс. (из 40 тыс.) рабочих активно участвовали в многочасовых собраниях. Они задавали резкие вопросы членам фабкома относительно жилья и снабжения, недоброкачественной продукции, отсутствия защитных перчаток. На некоторых предприятиях рабочие обвиняли профработников во вредительстве и задавали им вопросы, на которые те не могли ответить. Рабочие железнодорожного депо дороги Москва-Свердловск, протестовали против новых норм, простоев и уменьшения заработной платы. Требуя, чтобы линейный профсоюзный комитет решил проблему, они лукаво спрашивали: «Может быть, было какое-нибудь вредительство?» Но дни разнузданной критики со стороны рядовых членов закончились. Выборы 1939 года в профсоюзах, которые от начала до конца проходили под непосредственным присмотром партии, не преподнесли сюрпризов со стороны рабочих. Шверник приложил много усилий, чтобы замаскировать новую роль парткомов и избирателей, связанную с контролем выборов. Он подслушал разговор группы рабочих после выборного собрания: «Все было нормально, но когда они начали обсуждать кандидатов, то предложили самих себя». «Да, — ответил один их них, — у них уже был список. Это значит, что они решили все заранее». Шверник посоветовал профработникам подготовить список кандидатов заранее, а затем дать указание избирателям представить их списки отдельно. Иными словами, профработники получили указание скрыть тот факт, что голосование списком, — практика, запрещенная в 1937 году, была возобновлена. Кампания за профсоюзную демократию была связана с началом демократических выборов в Верховный Совет СССР. Неудачные эксперименты с демократией закончились. Шверник отметил, что руководители Московского городского комитета партии решили отменить прямые профсоюзные выборы, основанные на опыте выборов в Верховный Совет. Профсоюзная демократия — боевой клич 1937 года — не состоялась.
Ситуация ухудшилась, когда партийное руководство страны начало подготовку к войне. По всей стране не хватало топлива и еды. ВЦСПС был завален письмами от профсоюзных руководителей с просьбами о помощи. Председатель Союза рабочих железорудной промышленности Криворожского бассейна просил Шверника прислать уголь для обогрева промерзших общежитий и общественных бань. Председатель ЦК Союза работников парикмахерских, бань и прачечных сообщил, что общественные бани в Омске закрыты из-за отсутствия топлива. Только десять рабочих могли рубить лес на выделенных делянках, так как у остальных не было теплой одежды. Температура в банях упала до минус сорока, и трубы лопнули. Общественные бани в Горьком и в Москве также были на грани закрытия. Повсюду люди стояли в очередях за хлебом. Не имея возможности решить кажущихся неустранимыми проблем, профсоюзные активисты обратились с просьбой в ВЦСПС и к руководству ЦК профсоюзов прислать продукты или топливо, приехать и посетить магазины и сказать им, что делать.
С устранением Ежова репрессии не закончились. В июне 1940 года вышел новый декрет, согласно которому прекращение работы или отсутствие на работе считалось противозаконным действием. Уход с работы без разрешения директора карался заключением в тюрьму на срок от двух до четырех месяцев; отсутствие или опоздание без уважительной причины — на срок до шести месяцев исправительных работ на рабочем месте с вычетом 25% заработка. Рабочий день увеличился на два часа, при этом ставка заработной платы и сама зарплата оставались на прежнем уровне. В результате декрета было осуждено более двух миллионов человек. Местные судьи, используя политический опыт террора, организовали показательные судебные процессы над рабочими, не выполнявшими установленные правила. На текстильной фабрике «Красная роза» районный судья устроил показательный процесс над работницей, опоздавшей на работу Женщина жила в 30 километрах от Москвы. Каждый день она со своими двумя маленькими детьми больше километра шла пешком до железнодорожной станции, садилась на электричку в Москву и оставляла детей в яслях, расположенных далеко от работы. Она пришла на суд вместе с детьми, судья занялся рассмотрением ее дела только в 11 часов вечера. Дети и мать рыдали, пока длилось разбирательство. Ее приговорили к четырем месяцам принудительных работ с вычетом 15% из зарплаты. Она вернулась домой далеко за полночь и на следующий день снова опоздала на работу. Другую работницу текстильной фабрики в Ярославле осудили за то, что она без разрешения ушла с работы после того, как получила письмо, в котором сообщалось, что ее пожилая мать заболела. Шестьсот рабочих следили за ходом судебного разбирательства. Она плакала во время суда. Ее приговорили к трем месяцам лишения свободы, взяли под стражу и отправили в тюрьму Огромная толпа рабочих, громко возмущаясь несправедливым приговором, проводила ее до ворот тюрьмы. Шверник написал гневное письмо наркому юстиции, требуя положить конец судебным разбирательствам в связи с нехваткой рабочих рук. Но вынесение обвинительных приговоров не прекращалось. С 1940 по 1952 годы 17 млн. человек были признаны виновными в нарушении закона — с целью укрепления трудовой дисциплины. Из этого количества 3,9 млн. человек были арестованы. Эти рабочие, совершившие ошибку, теперь составляли большинство осужденных.
Репрессии, начавшиеся с устранения «террористов», распространились на бывших оппозиционеров, на преданных членов партии, на крупные социальные и этнические группы, которых подозревали в политической измене. Отражая угрозу «террористов», Сталинское руководство отменило гражданские свободы, наделило властными полномочиями полицию, нарушило нормы закона. Со временем репрессии затронули и рабочих — ту самую социальную группу, права которой защищала революция. Простые люди активно участвовали в охоте на затаившихся «врагов» и «террористов», и эти же простые люди заполняли тюрьмы и лагеря.
Эта книга начинается словами горняка, и было бы уместным закончить ее словами шахтера. В 1930 году молодой рабочий угольной шахты написал письмо Сталину, протестуя против судов над рабочими за нарушения трудовой дисциплины. Он поднял вопрос о том, являются ли репрессии эффективным средством для построения свободного и справедливого государства. Он написал: «Суд, как говорил Вышинский, — это мера перевоспитания для тех людей, которые трудно поддаются убеждению или разъяснению. Значит, из всего этого можно сделать один общий вывод, который покажет следующее: для того, чтобы массы были сознательными и имели свою воинскую дисциплину (закон), должны были ввести суд. Теперь посмотрим у нас: население — 193 миллиона. И в будущем у нас окажется такая картина: пройдет этот страшный суд, и все будут подсудимыми… И что может получиться, Иосиф Виссарионович, если окажется 100 миллионов подсудимых? К чему может привести эта масса?» ,[74] Сталин не ответил на вопрос молодого шахтера, хотя на него ответили профсоюз и райком партии. Они начали собирать сведения против него.
