Из-за инцидентов в Бостоне многие контракты были ликвидированы и турне значительно сократилось. На следующий день после прощального концерта в Карнеги-холл «красная танцовщица» в сопровождении своего «юного супруга» отправилась на Запад США. Сначала Индианаполис, где мэр, в качестве меры предосторожности, разместил четырех полицейских за кулисами и еще четырех — в зале. Их главная задача — не дать ей раздеться. Затем — Канзас-Сити, Сент-Луис, Мемфис. Обратный путь — через Детройт, Кливленд, Балтимор, Филадельфию. Заканчивается турне в Бруклине, где предусмотрено выступление в Академии музыки в ночь перед Рождеством. Айседора хочет воспользоваться этим для исполнения похоронного марша в честь Сары Бернар. Ей возражают, что трагическая актриса жива.
— Ну и что же? Кстати, мне говорили, что она себя очень плохо чувствует.
…Айседора всегда держит про запас бутылочку шампанского или виски, чтобы принять несколько глотков перед выходом на сцену. В тот раз ей попалось поддельное шампанское, сильно разбавленное спиртом. От выпитого ее танцы в тот вечер были скорее пародией на стиль «Дункан». Как будто братья Маркс[43] изображали, дурачась, «Шутки на Парфеноне». Сумасшедшие пробежки через всю сцену, безумные скачки, пируэты, жестикулирование, содрогания и прыжки обезумевшего страуса. В самый разгар этих телодвижений бретелька на левом плече отстегнулась, и обнаженная грудь стала раскачиваться и болтаться в непонятном ритме скачков. Нисколько не смущаясь этим, она продолжила дикую сарабанду и перешла к знаменитому траурному маршу, изображая некие конвульсии в припадке белой горячки. Посередине представления пианист, тщетно пытавшийся поймать ее ритм, внезапно встал и ушел за кулисы. Ну и что ж? Она будет танцевать и без музыки. Но после нескольких кругов вальса дирекция сочла за благо опустить занавес.
На следующий день, 25 декабря, когда она хотела произнести речь о Рождестве в церкви Святого Марка, епископ Нью-Йорка вежливо, но твердо сообщил ей, что не находит ее выступление необходимым.
Четырехмесячное турне закончилось полным финансовым крахом. Айседора обвиняет прессу, обвиняет отравленные спиртные напитки в том, что ее здоровье оказалось подорванным, как и здоровье бедного Сергея. Наконец в субботу, 3 февраля 1923 года, в полдень, «ужасная пара» отбыла в Шербур на борту парохода «С.С. Джордж Вашингтон».
В конце своего пребывания в Америке Айседора имела беседу с Максом Мерцем, директором школы Элизабет Дункан в Зальцбурге. Они встретились на квартире общего друга, куда она сбежала после особенно бурной сцены с Есениным. К Мерцу она внезапно прониклась симпатией и не стала разыгрывать перед ним комедию семейного счастья, а предстала такой, какой была: загнанным зверем. Призналась, что их выгнали из отеля «Уолдорф-Астория» из-за приступов ее мужа, что они перебрались в более скромную гостиницу, но и оттуда их выставили через несколько дней, поскольку Сергей устраивал скандалы каждый раз, когда напивался. Впервые она призналась, что он избивал ее.
— Вы не должны больше мириться с таким обращением, — сказал Мерц.
И тогда с самой нежной улыбкой она ответила:
— Есенин — крестьянский парень. А русский мужик привык напиваться по субботним вечерам. И, напившись, бить свою жену. Но Сергей — гений… настоящий гений…
В день их отъезда журналисты с утра осадили причал. Сначала Айседора отказывалась отвечать на их вопросы. «Никаких интервью!» — резко заявила она. Но они преследовали ее до самой палубы парохода:
— Мадам Дункан, умоляем, одно слово… Почему вы отказываетесь говорить?
— Хотите, чтобы я разговаривала с вами после того, что вы натворили? Вы только и делали, что искажали мой образ в течение всего пребывания в Америке. Вы сделали из меня опасную коммунистку и алкоголичку. Я жду не дождусь, когда вернусь в Советскую Россию. Лучше буду жить там на черном хлебе и водке, но чувствовать себя свободной, чем наслаждаться прелестями американской жизни и сознавать себя рабыней… В России мы свободны. Ваш народ еще не знает, что это такое… Ваша продажная пресса, существующая на подачки крупного капитала, погубила турне, которое обещало быть триумфальным… Из-за вашего проклятого «сухого закона» здесь продают фальсифицированные напитки, которыми мы чуть не отравились. И вообще, американцы никогда ничего не поймут в искусстве и поэзии. Мы с мужем революционеры! Вы понимаете? Мы не нигилисты и не большевики. Мы ре-во-лю-цио-не-ры! Как все настоящие художники.
— Вы еще приедете в Соединенные Штаты?
— Никогда!
«Если хотите спасти мне жизнь и рассудок, приезжайте в Париж. Прибываем в Шербур 11 февраля. С приветом. Айседора». Получив такую телеграмму, Мэри Дести не медлила ни секунды. Она выехала из Англии первым же паромом и 12 февраля в восемь тридцать встречала Айседору на перроне вокзала Сен-Лазар в Париже. Она приехала одна.
— Не пытайтесь понять, — быстро говорит Айседора. — Объясню потом. А пока умоляю вас, забудьте, что я великая артистка. Со мною не считаются. Я не существую. Я просто милая женщина, достаточно умная, чтобы оценить великий гений Сергея Есенина. Из нас двоих великий артист это он.
Мэри весело смеется в ответ, но та продолжает:
— Нет, нет, прошу вас. Ради всего святого, сохраняйте серьезный вид и делайте, что я говорю. Иначе все мы пропали. Потом поймете, обещаю вам.
— Хорошо, милая, не волнуйтесь. Но где же он, тот самый гений?
— Терпение, никогда не подгоняйте русских. Его сейчас вынесут из вагона.
— Он болен?
— Э-э… не совсем так. Он терпеть не может выходить из поезда… Помните, что он великий, очень великий поэт… Контролеры сейчас убеждают его… А вот и он.
В эту минуту двое мужчин выводят из вагона Есенина, закутанного в меховую шубу, с огромной шапкой на голове. Вылитый медведь. Мэри искусала себе губы, чтобы не расхохотаться.
— Сергей, представляю тебе Мэри, мою лучшую подругу. Тут он обнимает ее за талию, целует, поднимает в воздух и кружит на месте. «Мэри, сестричка! Сестричка, сестричка!» — кричит он во все горло, добавляя какие-то восклицания по-русски. Затем все отправляются в отель «Крийон», где им отведены три комнаты: одна для Жанны, другая для Мэри Дести и третья — для супругов.
Не успели они приехать, как американская пресса вновь занялась Айседорой. Один из корреспондентов в Париже отправился ее интервьюировать. Он тотчас замечает подбитый глаз.
— Это не синяк, — возражает Айседора. — Это я так подвела глаза.
Когда ее снова спрашивают о их пребывании в Америке, она не стесняется в выражениях.
— Я провела там четыре месяца. Это было сплошное мучение… Американцы вели себя, как стая волков… Америку создавали бандиты, авантюристы и пуритане. Победили бандиты… Бичом для Соединенных Штатов стал «сухой закон»… Ку-клукс-клан пытался помешать нам въехать в страну… Но еще хуже — «Американский легион»… Американец ради денег готов на все. Он может продать отца, мать и даже собственную душу. Я больше не считаю Америку своей родиной. Я ирландка… но Париж тоже неплохое место.
