«Нам пришлось ехать в Соединенные Штаты Америки через Астрахань, Баку, Тегеран, Каир, Бразилию и на пути нашего следования встречаться с народами разных национальностей, разного цвета кожи. Никто поначалу не знал, что едет советская делегация, но когда узнавали, что мы – из Советского Союза, то отношение сразу менялось, становилось добросердечным, просто прекрасным…
Из Майами на поезде мы прибыли в Вашингтон и с вокзала отправились в Белый дом, где нас принимала супруга президента США Элеонора Рузвельт. Мы позавтракали вместе с ней и затем поехали на первую пресс-конференцию в советское посольство. Нужно сразу сказать, что госпожа Рузвельт уделяла нам особое внимание. Следуя ее примеру, другие официальные лица в Америке тоже были с нами приветливы и дружелюбны…
Нам приходилось часто проводить пресс-конференции, отвечать на всевозможные вопросы американской прессы. Американцы ценят информацию, любят разные новости. Однако на пресс-конференциях журналисты мало спрашивали о боевых действиях. Они больше старались узнать что-то о нас самих, о бытовых условиях на фронте. Удивлялись, что наши солдаты живут в окопах. Они вообще не представляют себе, что такое современная война. Америка существует в мирных условиях. Еще ни одна бомба не разорвалась на ее территории. Мэр города Нью-Йорка как-то объявил учебную воздушную тревогу, так в газетах на следующий день напечатали, что от разрыва сердца умерло пять человек…
Сама по себе Америка – с одной стороны, страна роскоши, с другой – страна нищеты. Очень бедно живут в ней негры. Нам приходилось бывать в негритянских кварталах, где нет элементарных бытовых удобств. Удивляла и расовая сегрегация: в поездах специальные вагоны – только для белых и только – для черных…»
Как отнеслись к нашим рассказам радиослушатели, осталось неизвестным. Зато начальство свою оценку деятельности делегации за границей выставило. Красавченко и Пчелинцев удостоились простой похвалы: «хорошо». Мне объявили, что мною особенно довольны, мол, я сработала на «отлично».
Затем нам сообщили, что делегация расформирована. Николай Красавченко вернулся на работу в Московский городской комитет ВЛКСМ. Владимир Пчелинцев вскоре отправился на фронт, где продолжал храбро сражаться и уничтожать вражеских солдат и офицеров из снайперской винтовки и к концу войны довел свой счет до 450 человек. Я тоже готовилась к отъезду из Москвы, поскольку 32-я гвардейская дивизия ВДВ, где я по-прежнему числилась командиром снайперского взвода, получила назначение на Юго-Западный фронт.
Но все вышло по-другому.
В конце января меня пригласили в оперативный отдел дивизии, где со мной долго беседовал очень вежливый человек в гимнастерке с капитанскими петлицами светло-синего цвета. Его вопросы касались самых разных деталей моей биографии: знания иностранного языка, участия в боевых действиях под Одессой и Севастополем, поездки в США, Канаду и Великобританию, встреч с Элеонорой Рузвельт. Кроме того, я заполнила пятистраничную анкету. В ней требовалось сообщить разные сведения не только обо мне, но о моих родителях, сыне, муже, других родственниках (вплоть до того, как жили, чем занимались, где похоронены). Капитан сказал, что из 32-й дивизии меня переводят в распоряжение Резерва Главного Командования РККА, то есть на фронт я пока не поеду.
– Но почему, товарищ капитан? – возвысила голос я.
– Вероятно, мы найдем вам другое занятие. Оно будет больше соответствовать вашим неординарным способностям.
– Я – снайпер!
– Прежде всего, вы – офицер, и давали присягу…
Про способности он сказал не зря. Приказом по Главному управлению кадров НКО СССР за № 0281 от 3 июня 1943 года мне присвоили очередное воинское звание «лейтенант». Но уже не два рубиновых «кубика» я прикрепляла к малиновым петлицам на воротнике, а к погонам на гимнастерке – две звездочки. Да и гимнастерка с января 1943 года стала другой: с жестким стоячим воротником вместо отложного и с прорезными карманами на груди вместо прежних, накладных. Не сразу удалось получить форменную одежду нового покроя. Зато парадные погоны из золотого галуна мне вручили сразу.
Как-то поздним вечером мы с мамой коротали время под музыку из радиоприемника. Я привезла его из Соединенных Штатов, и качество звучания он имел отличное. Передавали концерт по заявкам победителей, солдат и офицеров Сталинградского фронта, в феврале завершивших разгром немецкой армии фельдмаршала Паулюса: немного классики, немного народных песен, немного советской эстрады. Стук в дверь раздался неожиданно. Вошли два молодых офицера НКВД, поздоровались и предложили мне собираться и ехать с ними.
Бедная моя Елена Трофимовна, вытиравшая чашки после вечернего чаепития, уронила одну на пол. От страха у мамы задрожали руки. Ни для кого не было секретом, как «органы» проводят аресты. Их сотрудники появляются в домах подозреваемых внезапно, разговаривают вежливо, увозят свои жертвы быстро. Я надела гимнастерку, перекинула через плечо портупею, стала стягивать на талии командирский ремень. С правой стороны на нем держалась темно-коричневая кожаная кобура пистолета «ТТ». Если прикажут ее снять, отберут пистолет, – значит, это арест.
– Товарищ лейтенант, вы едете в Кремль, – сказал один из офицеров.
– В Кремль?! – я шагнула к книжной полке, взяла англо-русский словарь, сунула его в карман, а учебник английской грамматики – за борт шинели, ведь это были книги Верховного Главнокомандующего. Коли случай выпал, надо вернуть их ЕМУ.
Расстояние от улицы Стромынка до центра Москвы составляет примерно десять километров. Осталась за спиной набережная реки Яузы, старинные кирпичные дома, уродливые постройки советского времени вроде клуба имени Русанова, второй этаж которого напоминал часть огромной шестеренки. Лучи фар автомобиля выхватывали из темноты то деревья на бульваре, то рельсы трамвайных путей, то стены многоэтажных зданий. Стараясь сосредоточиться, я размышляла о том, будет ли дано мне какое-то новое архиважное поручение, или же Иосифа Виссарионовича интересуют детали минувшей поездки в США.
В приемной лейтенанты галантно помогли мне снять шинель. Расстегнув кобуру пистолета, я отдала оружие секретарю Сталина – лысому, полноватому, невысокому человеку – Поскребышеву Александру Николаевичу. Он положил мой «ТТ» в выдвижной ящик стола, сказал, что забрать его можно после визита, и указал на дверь: «Проходите. Товарищ Сталин вас ждет».
Темно-коричневые дубовые панели в кабинете, два стола, составленные в виде буквы «Т», очень большая карта, закрытая шторками, – все это находилось здесь и в августе 1942 года, когда наша комсомольско-молодежная делегация направлялась в Америку. Только теперь я стояла перед Генеральным секретарем ЦК ВКП(б) одна. Иосиф Виссарионович шагнул мне навстречу, пожал руку и улыбнулся:
– Здравствуйте, Людмила Михайловна!
– Здравия желаю, товарищ Главнокомандующий! Лейтенант Павличенко прибыла по вашему приказанию! Вот ваши книги: словарь и учебник, – я положила их на край длинного стола и снова вытянулась по стойке «смирно».
– Пригодились?
