– Бадр был прав, – сказал Джон Грант после своего возвращения из гавани, где он договорился о том, чтобы их взяли на корабль.
– Относительно чего? – спросила Ленья.
– Относительно османов. Несколько лет назад Бадр сказал, что они на подъеме, и мы потом сражались на их стороне далеко не один раз. Но я сомневаюсь, что даже он сумел бы предвидеть, как высоко они смогут подняться.
Ленья кивнула и посмотрела куда-то далеко позади него.
– Их желанию захватить Константинополь столько же лет, сколько их вере, – сказала она. – Их Пророк предсказал, что когда-нибудь этот город угодит к ним в руки. Они с тех пор в это свято верят.
– И время для этого, похоже, пришло, – задумчиво произнес он. – Если ветры этой бури могут пригнать меня туда, куда я хочу попасть, то это замечательно.
Ленья пожала плечами и стала собирать свои немногочисленные пожитки. Небрежное отношение Джона Гранта к опасности, нависшей над христианским городом со стороны мусульманской орды, причинило ей душевную боль, но она ничего не сказала по этому поводу.
Их путешествие с того момента, как они выбрались из наводящей ужас тесноты туннеля, и до того момента, как они оказались внутри каракки, провонявшейся какой-то кислятиной, заняло почти год. Поначалу она вела счет дням, потом – месяцам, пока в конце концов ей это не надоело. Они путешествовали, имея при себе только то, что позволяло им как-то выживать. Те мили, которые отделяли их сейчас от конечного пункта их путешествия, уже не имели никакого значения. Сила, влекущая ее в Константинополь, была уже даже больше, чем сила, влекущая туда Джона Гранта. Впрочем, она предпочитала помалкивать на сей счет.
Она почти все путешествие мучилась от морской болезни, то блюя в деревянное ведро (хотя ее желудок вроде бы был пустым), то попивая солоноватую воду, которая позволяла ей не умереть, и не более того. Эти страдания напоминали ей о путешествии, которое она совершила давным-давно со своим отцом на Западные острова Шотландии, чтобы навестить Макдональда из Айлея. Тогда, будучи маленькой девочкой, она тоже испытывала во время долгого плавания по морю тошноту и недомогание. Однако те мучения казались ей пустячными по сравнению с тем, что ей довелось испытать сейчас, в ее нынешнем возрасте. Она даже готова была молить Бога о смерти, если бы не считала, что в столь тяжелых обстоятельствах, когда на кону стоит так много важного, у нее просто нет права о чем-то просить Всемогущего.
Кроме того, если исключить морскую болезнь, на душе у нее был относительный покой.
– Я не знал, что человек может быть таким бледным, – сказал Джон Грант, придя в очередной раз навестить ее.
Несмотря на испытываемые ею страдания, его внимательность к ней не вызывала у Леньи особой радости, потому что если что-то могло заставить ее почувствовать себя еще хуже, так это присутствие рядом с ней человека – любого человека, – который явно чувствует себя хорошо. Впрочем, она предпочитала об этом не говорить.
– Оставь меня в покое, – сказала она.
Ей хотелось не разговаривать, а слушать, потому что все ее попытки произнести хотя бы несколько слов вызывали в ее больном горле такое ощущение, как будто она глотала горячий песок.
– У меня хорошая новость, – сообщил Джон Грант. – Капитан сказал, что мы будем в Мраморном море ровно через сутки.
– А плохая новость? – спросила она.
– Плохих новостей нет, – усмехнувшись, ответил он. – Джустиниани говорит, что погода наконец-таки меняется в лучшую сторону. Ветер дует нам в спину… или наискось… или нам в бок… или… или туда, куда он, Джустиниани, и куда мы, а особенно ты, хотим, чтобы он дул.
– А ты, я гляжу, большой знаток по части навигации, – с иронией в голосе заметила она.
– Еще какой, – улыбнулся он. – А еще я могу сказать, что мы прибудем в Константинополь не позднее чем через день или два.
Такие разговоры, которые она вела всего лишь несколько часов назад, теперь казались ей чем-то давнишним. Те грозовые тучи, которые собирались над христианской Византийской империей, похоже, взволновали море на тысячу миль вокруг, – но погода, как и предсказывалось, изменилась, и она, Ленья, проснувшись утром, увидела, что море гладкое, как поверхность растительного масла, налитого в плошку, и их корабль пребывает в неподвижности.
Почти мгновенное изменение ее состояния показалось ей почти волшебным, и она мысленно произнесла благодарственную молитву. Она вдруг почувствовала, что может встать на ноги и, более того, вылезти на палубу из тесного зловонного помещения, находящегося под палубой.
Джон Грант, увидев появившуюся из люка Ленью, сразу же подошел к ней. Между ними все еще существовала некоторая отчужденность: они оба вели себя настороженно, будучи не уверены в том, какие намерения могут быть у противоположной стороны. Тем не менее она заметила в его манере поведения что-то такое, что было похоже на сильное желание видеть ее рядом с собой.
– Как поживает твой новый друг? – спросила она.
Джон Грант знал, что она имеет в виду Джованни Джустиниани Лонго – человека, без которого трудно представить не только этот корабль, но и другие суда флотилии.
Находиться рядом с ним было все равно что находиться рядом с жарким пламенем: он источал тепло, но в то же время представлял собой серьезную опасность. Будучи на голову ниже Джона Гранта, Джустиниани обладал довольно развитой мускулатурой. Гладко выбритый, с тонкими чертами лица, полными, почти как у девочки, губами и иссиня-черными волосами, он выглядел довольно привлекательно. Однако больше всего внимания обращали на себя его глаза. Большие, темные, глубоко посаженные под густыми бровями, они светились каким-то внутренним светом, что свидетельствовало об остром уме, а также то ли о грусти, то ли о сожалении. Его одежда, явно дорогая и хорошо скроенная, была, однако, измятой и поношенной. Со стороны казалось, что он никогда не пребывает в состоянии покоя: он всегда ходил туда-сюда среди людей, задавая вопросы, проверяя оснащение или пытаясь разобраться в возникшем споре.
Когда Ленья упомянула его в разговоре с Джоном Грантом, они оба тут же поискали глазами своего нового командира и увидели, что он возится с морской астролябией.
– Он полон энергии, – заметил Джон Грант. – Если мы должны пойти на войну, то это хорошо, что мы пойдем на нее с таким, как он.
Ленья ничего не сказала в ответ. Джон Грант, встревоженный ее молчанием, повернулся и внимательно посмотрел на нее.
– Ты жалеешь о том, что приехала сюда? – спросил он.
Она отрицательно покачала головой. Она ведь говорила ему, что у нее есть свои дела в Константинополе. Впервые она заявила ему об этом, когда они сидели у поспешно разведенного на речном берегу костра и согревались после своего прыжка в воду со скалы, внутри которой они ползли по ужасно узкому туннелю. Он тогда усомнился в правдивости ее слов.
Он уже давно знал, что над Великим Городом нависла страшная угроза: турки серьезно вознамерились уничтожить этот последний оплот христианства на Востоке. Все профессиональные воины знали об этом на протяжении уже нескольких лет, и некоторые из них подтягивались в эти места в надежде на то, что удастся неплохо заработать.
