— Нам нужно поговорить о сегодняшней размолвке.
— Да.
— Я был не прав.
— Да.
Райан жалел, что не видит лица Бекки, потому что эти краткие «да» вызывали у него беспокойство. Что, если Бекки передумала?
— Ты ведь выйдешь за меня, правда?
— Ну…
— Я на все готов. Пожалуйста, дай мне еще один шанс.
— О… — Бекки затянула паузу, и Райан безуспешно пытался скрыть тревогу. — Хорошо, я согласна осчастливить тебя, но при одном условии.
— Что угодно, только бы ты согласилась стать моей женой.
— Я хочу слегка изменить брачную церемонию.
— То есть?
— Ты поклянешься любить меня, почитать и все решать сообща.
— По-моему, это справедливо, — улыбнулся Райан, отвечая на улыбку Бекки, и коснулся губами ее лба. — Я намерен продать пентхауз и «мерседес». Если будем экономны, то эти деньги помогут нам пережить трудные времена.
— Только не «мерседес»! Ты же любишь свою машину.
— Не так сильно, как тебя. К тому же она не очень-то подходит отцу четверых детей, — прибавил Райан, сжав ее плечо. — Знаешь, Бекки, ты сегодня была великолепна.
Она отвернулась, и, когда ответила, в голосе прозвучало странное напряжение.
— Вовсе нет.
— Да, и не пытайся отрицать это. К тому времени, когда нас привезли в больницу, от меня не было уже никакого проку. Если бы ты не позаботилась обо всем, нам пришлось бы по-настоящему туго.
— Нет! — Бекки резко вскочила и замерла перед Райаном, уперев в бока крепко сжатые кулаки. Дрожа от ярости, она сердито смотрела на него, так и сидевшего с открытым от изумления ртом. — А если я и была великолепна, то лишь потому, что у меня не было другого выхода! Но я не хочу быть великолепной!
Эта вспышка гнева поставила Райана в тупик, но еще больше он был озадачен, когда гнев сменился слезами и рассерженная Бекки разом обмякла. Райан едва сдержал стон, когда она упала на диван рядом с ним и обняла его за шею.
— Как же я устала! — пробормотала она.
— Устала? От чего?
— Быть всеобщей опорой. Что, если бы тебя там не оказалось? Что тогда случилось бы с Майком? Малыш, бедный мой малыш… — Горестная речь Бекки захлебнулась в слезах.
Райан неловко переменил позу и обнял Бекки, забинтованной рукой нежно поглаживая ее спину и нашептывая бессвязные утешения.
— Но я же оказался там, родная. Не плачь. Я же был там.
Он повторял это снова и снова, точно заклинание, и наконец Бекки выпрямилась и, смущенно улыбаясь, вытерла мокрое от слез лицо.
— Извини. Я не сделала тебе больно? Никогда не знаешь, как отреагируешь… — И оборвала фразу на полуслове, когда Райан чуть хрипло и укоризненно произнес ее имя.
— Бекки! — Он помолчал, со строгим выражением лица дожидаясь, пока она поднимет на него глаза. — Ты имеешь право терять самообладание, когда твоим детям грозит опасность. Таково право всех родителей. Возьми, к примеру, меня: я ведь тоже потерял контроль над собой, увидев Майка избитого в кровь, а ведь я ему даже не отец. Я был близок к тому, чтобы прикончить мерзавца Браски.
— Спасибо тебе, что оказался там. Не знаю, что бы было, если бы… если бы… — Она осеклась, не в силах продолжать.
Райан взял ее влажную от слез ладонь и поднес к губам.
— Но я там оказался.
— Знаю. — Бекки взяла в свои руки его перевязанные ладони. — А в больнице со мной произошло что-то странное. Я все ждала, что это состояние пройдет, но не прошло. Из-за тебя.
— Я что-то не понял почему.
— Ты не знаешь, как я жила прежде, — серьезно сказала Бекки, остро чувствуя необходимость объясниться. — Я всегда сама, в одиночку отвечала за жизнь своих детей. Они ведь целиком и полностью зависят от меня. А теперь наконец нашелся еще один человек, которому небезразлично, что случится с ними. И со мной.
— Но…
— Хотя ты и Майк пострадали, мне было так легко и радостно, что казалось, вот-вот взлечу.
Райан смотрел на нее все так же озадаченно. Бекки высвободила руки и обхватила ладонями лицо любимого, ощущая кончиками пальцев колкость небритого подбородка, марлевую повязку, закрывавшую рану.
— Неужели не понимаешь? Я больше не одинока. Ты был там, с Майком. Ты, а не твои деньги.
Райан жадно всматривался в ее лицо, понимая, что Бекки говорит сущую правду. Ей нужно, чтобы он остался в ее жизни. Чтобы любил ее, помогал ей, заботился о ней. Говоря о любви, Бекки не оценивала в долларах ни ласковые слова, ни объятия, ни даже плотские радости.
Райан взял ее руки в свои и отвел от лица, распухшими пальцами разглаживая каждую морщинку на ладони.
— Бекки, я должен кое в чем тебе признаться. — Он помолчал, не зная, стоит ли говорить о том, что натворил. Сильно ли она разозлится? — Я нанял частного детектива, чтобы отыскать Эрика. Когда его нашли, детективы передали ему мое предостережение. Больше он не заявится в твой дом.
Бекки долго молчала.
— Ты пригрозил Эрику?
— Да.
— Я просила тебя не вмешиваться в это дело.
— Просила.
— О Боже! Я уже устала на тебя злиться. Поговорим об этом на следующей неделе. Или в следующем году.
Райан облегченно вздохнул. Гроза прошла стороной.
— Только не надейся, что это сойдет тебе с рук. Я хочу услышать обещание, что этого больше не повторится.
— Бекки, — Райан на секунду прервался, чтобы поцеловать голубую жилку на ее запястье, — как жаль, что я не могу дать тебе всего, что обещал.
— Можешь, глупый, конечно можешь. — Бекки легко коснулась губами его виска. — Ты обещал любить меня вечно и сказал: «Вот те крест».
ЭПИЛОГ
Райан сунул карточку в щель на двери гостиничного номера и бесшумно шагнул внутрь, заперев за собой дверь. Скинув ботинки, он осторожно поставил на пол кейс и вазу с розами, которые обошлись ему в целое состояние, — пришлось подкупить сторожа, чтобы тот согласился за полночь открыть цветочный магазин. Неслышной походкой Райан двинулся по огромному белому ковру к кровати, на ходу сбрасывая с себя одежду.
Вся комната была отделана белым — вплоть до мебели и драпировок. Когда утром они вселялись в номер, эта сплошная белизна просто ослепила их — благодаря солнцу, которое било в громадные, во всю стену, окна. Обстановка номера могла бы показаться до отвращения однообразной, если бы не два обстоятельства.
Первое — роскошь отделки. Портьеры на окнах из буклированного льна, мягкие кресла обиты кожей. Все окрашенные поверхности густо покрыты лаком. Толстый плюшевый ковер так и манил пройтись по нему босиком. Стены задрапированы груботканым полотном и окрашены в вездесущий белый цвет.
