Не случайно немецкие экспрессионисты, наиболее тонко чувствовавшие надвигающийся всеобщий кризис и распад, воспринимали приближавшуюся войну как «освежающую бурю» после утомительного затянувшегося мирного «лета». Вот и в новелле о 1905 годе упоминаются «вечные разговоры о войне». Под знаком милитаризма осуществляется вся кайзеровская политика, включая марокканские кризисы, неоднократно принимаемые законы о строительстве мощного военного флота. Еще в 1900 году рейхстаг принял законопроект адмирала Тирпица об увеличении флота и строительстве новых видов более мощных судов.
Вот и отец рассказчика в новелле, посвященной 1905 году, работающий в Касабланке и Марракеше по заданию бременского пароходства, притом еще задолго до первого марокканского кризиса, внушает своему сыну: «Нас окружают, в союзе с Россией французы и бритты окружают нас». Это уже похоже на философию «осажденной крепости».
Даже сэр Артур Конан Дойл своим творчеством оказался вовлечен в милитаристские сюжеты, связанные с Германией. Вымышленный автором «Шерлока Холмса» персонаж капитан Сириус — герой рассказа «Danger» («Опасность»), вышедшего в свет в военном 1915 году в немецком переводе под названием «Подводная война, или Как капитан Сириус поставил на колени Англию» и до конца войны переизданного в Германии 15 раз. В этой (отнесенной к 1906 году) новелле рассказывается, как капитану Сириусу удалось убедить короля Норландии, под которой подразумевается Германия, в возможности с помощью всего лишь восьми подводных лодок отрезать Англию от всякого продовольственного снабжения и «буквально уморить голодом». Итак, субмарины торпедируют английские суда, идущие в метрополию с продовольственными грузами, и вот уже «гордой Англии пришлось заключить унизительный мир с Норландией». Опасения, высказанные Конан Дойлом по поводу подводных лодок, полностью подтвердились в ходе реальной войны. Одного английский писатель себе представить не мог, «какое великое число молодых немцев… мечтало о быстром всплытии, о быстром взгляде в перископ… о команде “торпеду к бою”». «К сожалению, — говорится в финале новеллы, — из-за предостережения, сделанного сэром Артуром Конан Дойлом, не удалась и наша вторичная попытка поставить Англию на колени… Такое количество погибших».
Этот короткий сюжет, где действует придуманный английским писателем персонаж, оказывается более чем реальным. Германия расширяла строительство не только надводного, но и подводного флота. А уж как много молодых немцев жаждали стать подводниками, чтобы топить вражеские корабли!.. Об этом можно прочитать хотя бы в новелле Грасса «Кошки-мышки».
Весьма любопытны новеллы, помеченные 1910 и 1911 годами. В первой рассказчицей выступает простая женщина по имени Берта, муж ее работает у Круппа и живут они в заводском поселке. Муж трудится в литейном цеху, и отливают они там пушки. «До войны оставалось года два от силы, — рассказывает Берта. — Так что работы у них хватало». И вот «отлили они такую хреновину, которой все гордились, потому как такой громадины еще свет не видел». А «когда дошло до дела», то есть до войны, эта пушка выстрелила «прямо по Парижу». Местные литейщики прозвали эту штуковину «Большая Берта» — в честь жены своего товарища. «А я эти пушки на дух не переносила, — признается женщина, — хоть мы с них и жили у Круппа-то». И жили неплохо: куры по поселку бегали и гуси тоже. А у многих в закутах стояли свиньи. Но вот беда: под конец войны генерал Людендорф загреб мужа Берты в ландштурм, и тот хоть и выжил, но стал калекой. В поселке им уже оставаться было нельзя и пришлось снимать беседку на сбережения «большой Берты» (не пушки, разумеется). Она очень переживала, жизнь пошла под откос, а муж ее успокаивал, считая, что всё еще хорошо обошлось — могло ведь быть и хуже.
Эти полторы страницы поражают не только точностью рисунка времени, но и тонким психологизмом, позволяющим в том числе понять, почему так легко было вовлечь немцев в обе войны, ведь они убеждали себя, что живут замечательно и дальше будет только лучше, лишь бы поставить наконец на колени бесчисленных врагов, то ли с помощью сверхпушки, то ли быстроходного и мощного флота.
В отличие от этой новеллы, где слово предоставлено простой женщине, в следующей мы встречаемся с самим кайзером, точнее с его письмом, отправленным одному из соратников, некоему князю Эйленбургу. Кайзер призывает «любезного князя» торжествовать вместе с ним: «Час пробил!» Оказывается, его величество произвел в гросс-адмиралы Тирпица, своего министра морского флота, «который так лихо громил в рейхстаге левых либералов». Кайзер ликует: «Что мы могли противопоставить английским дредноутам, до тех пор пока законы о флоте постепенно не развязали нам руки?» И теперь плоды сей деятельности уже бороздят волны Северного или Балтийского моря либо готовы сойти со стапелей в Киле, Вильгельмсхафене или Данциге. (А вот и любимый грассовский Данциг, а в нем мальчишки, умирающие от желания стать подводниками или хотя бы просто моряками. Помните Иоахима Мальке с его огромным адамовым яблоком?)
Об одном сожалеет Вильгельм: упустили годы. Ведь надо было сначала развить в народе «общественное движение, даже более того, энтузиазм в пользу флота». И вот развили. А энтузиазм уже вылился в первые осуществленные мечты, и эти мечты уже спущены на воду. О дальнейшем позаботится Тирпиц, который, как и его верховный шеф, делает ставку на большие корабли. «Мы должны стать быстрее, подвижнее, неуязвимее для вражеского огня», — излагает кайзер. «Да, милейший Эйленбург, я хочу быть правителем-миротворцем, но миротворцем вооруженным…»
Какой из правителей, и не только немецких, не делал подобных заявлений?! А результатом оказывались новые войны.
Неудивительно, что сюжетом 1913 года стало столетие со дня Лейпцигского сражения 1813-го, так называемой Битвы народов, завершившейся разгромом Наполеоновской армии и освобождением Германии. Спустя сто лет после Битвы народов немецкие патриоты воздвигают «знак памяти», а попросту монумент, «каменный колосс», который должен быть торжественно освящен — на открытие ожидают самого императора. Но рассказчику, который руководил возведением этой махины, судя по всему, не очень по душе всякие патриотические союзы, субсидирующие стройку, и их разглагольствования.
Вот он и начинает «выкидывать разные профессиональные штучки», а именно еще раз ковыряться в фундаменте, доказывая, что под монументом «всё сплошь мусор из Лейпцига и окрестностей». Год за годом, слой за слоем — сплошной мусор. Но его предостережения о том, что после каждого очередного дождя «эта халтура будет требовать расходов на очередной ремонт», не вызывают у патриотов никакой реакции. Денежки на ремонт они уже собрали у таких же патриотов. А между тем рассказчик уверен: не вздумай они строить «на куче мусора», заглуби они фундамент, наткнулись бы на горы черепов и костей… «Покойников здесь было несчитано. Объединенные народы принесли в жертву не менее ста тысяч». И как-то не очень он уверен в уместности гранитной надписи «С нами Бог». Ну какие же патриоты будут такое слушать?
О 1919 годе — первом годе без войны — вновь повествует обыкновенная женщина. Рассказывает о жизни впроголодь, о горохе и брюкве, заменивших мясо и колбасу, о хлебе из брюквы и даже котлетах из того же самого овоща. Упоминает она и торт из брюквы, в которую — ради гостей — было добавлено немного буковых желудей.
