Саша позвонил мне в начале девятого.
– Готова? – спросил он весело.
– Смотря к чему, – ответила я вяло.
– К одному очень ответственному визиту.
– Ты нашел папочку Авдеева? – проявила я слабый интерес к происходящему.
– Нет. Я нашел женщину, которая его хорошо знала.
– И кто же это?
– Это актриса театра оперетты.
– Оперетты? – удивилась я.
– Да, – подтвердил Саша. – Отец Авдеева был актером. Ты не знала?
– Нет, – ответила я сердито. – Откуда мне было это знать?
– Просто ты проявила к этому делу такой интерес…
– От нечего делать! – закричала я в трубку.
– Разумеется! – успокоил меня Саша. – Так что? Едешь?
– Она кто? Бывшая любовница?
– Узнаем на месте, – ответил Саша загадочно. – Ты со мной или нет?
– С тобой, – ответила я хмуро.
– Тогда выходи. Я, как верный рыцарь, у твоих ворот.
Я бросила трубку.
Тоже мне, рыцарь…
В гости к актрисе я собиралась тщательно. Одела не походные джинсы, а строгий темный костюм. Выбрала легкий полушубок из сверкающей чернобурки, тщательно накрасилась.
– Ого! – оценил Саша плоды моих усилий. – Выглядишь просто потрясающе!
– Спасибо, – ответила я, усаживаясь рядом с ним.
– А что с твоими глазами?
– Что с ними? – испугалась я. – Тушь потекла?
– Нет, – ответил Саша, не сводя с меня взгляда. – Тушь в порядке. Почему они у тебя карие?
– Линзы, – объяснила я. – Обыкновенные контактные линзы. Слышал про такие?
– С изменением цвета? – догадался Саша. – Слышал… Зачем тебе это?
– Для разнообразия. И потом, с темным костюмом карие глаза лучше сочетаются.
– Тебе видней, – не стал спорить Саша.
– Вот именно, – закруглила я беседу.
Актриса, которую звали Екатериной Михайловной, жила неподалеку от театра, на Пушкинской улице. Дом был старый, солидный, со множеством мемориальных табличек и со сложной системой охраны на входе.
Мы миновали несколько этапов проверки документов и вошли в огромный подъезд.
– Красиво, – сказала я, окидывая взглядом уходящие в небо потолки и чугунное кружево перил.
– Да, – согласился Саша. – Есть в сталинском ампире что-то общее с египетскими пирамидами… Монументальность, что ли.
– Точно.
Консьержка допросила нас с неменьшим пристрастием, чем охрана во дворе. Проверила наши паспорта, сверилась с тетрадкой, лежавшей перед ней на столе.
– Да, – сказала она недовольно. – Екатерина Михайловна выписала на вас пропуск.
Она еще раз осмотрела нас с головы до ног и поджала губы, словно упрекала Екатерину Михайловну за такое легкомыслие.
– Идите, – сказала она с сожалением.
И мы пошли к лифту.
Лифты в доме были старые, но новые. Не сочтите за каламбур: просто когда дом ремонтировали, точнее говоря, реставрировали, то лифты заказали точно такие же, какие там стояли раньше. Знаете, такая модель, в которой приходится самим дверь открывать.
Зато внутри лифты были отделаны с современной роскошью: зеркальные стены, вмонтированные в потолок светильники, изящная хромированная панель управления.
В общем, все говорило о том, что дом, в котором жила актриса, был привилегированным.
Мы поднялись на четвертый этаж, открыли сетчатую дверь и вышли на лестничную клетку.
На площадке всего две квартиры. Одна справа, другая слева.
– Нам сюда, – сказал Саша и направился к старинной деревянной двери с латунной табличкой на ней: «Серебряков А. В.» Под фамилией было написано мелкими буквами: «Профессор медицины».
– Очаровательно, правда? – спросил Саша, нажимая на кнопку старомодного звонка. – Все сведения о хозяине прямо на входе.
– Очаровательно, – согласилась я.
Тут за дверью послышались легкие шаги, и приятный молодой голос спросил:
– Кто там?
– Екатерина Михайловна, это Погодин, – ответил Саша негромко, но очень отчетливо. – Мы с вами договорились о встрече.
– Да-да, – ответил молодой голос.
Загремели замки, дверь отворилась.
На пороге прорисовался стройный женский силуэт. Яркое солнце било в огромное овальное окно за спиной хозяйки и не давало нам разглядеть ее лицо.
– Прошу вас, – вежливо сказала женщина и посторонилась.
Мы вошли в большую просторную прихожую.
– Гардероб справа от вас, – продолжала руководить хозяйка, но делала это так приветливо, что просто хотелось ее слушать и слушать.
Саша забрал у меня полушубок. Достал из старинного гардероба вешалку и аккуратно развесил мех.
– Тапочки внизу, – сказала хозяйка.
– Можно, я босиком похожу? – спросила я. Оглядела сверкающие янтарем полы и добавила:
– У вас так красиво!
– Как вам угодно, – ответила женщина с полузабытой церемонной вежливостью. – Прошу за мной.
Она повернулась и пошла вперед, навстречу ослепительному солнечному свету. Мы с Сашей двигались в кильватере, прикрывая глаза ладонью.
Миновали ряд огромных комнат с высокими потолками. Комнаты были обставлены просто, но удивительно изящно: старинный буфет с резными створками, старинные напольные часы с такой же художественной резьбой, старый рояль с ажурным пюпитром, потертые, но уютные диваны, сверкающие овальные столики, стулья с готическими спинками, огромные напольные вазы…
Стены украшали картины, явно не купленные в ближайшем супермаркете, иногда старые фотографии.
Мне очень хотелось рассмотреть все это великолепие поближе, но хозяйка плавно двигалась вперед и останавливаться было невежливо.
Наконец Екатерина Михайловна привела нас в огромную комнату, которая, очевидно, служила одновременно библиотекой и кабинетом. Стены были заставлены тяжелыми черными шкафами, у окна располагался письменный стол.
В центре комнаты стояли кожаные кресла, расположенные вокруг черного журнального стола.
Комната выглядела одновременно мрачной и стильной.
– Прошу, – пригласила хозяйка.
Мы расселись вокруг стола.
– Чай, кофе?
– Спасибо, не стоит, – ответил Саша вежливо.
– Вы курите? – спросила его хозяйка.
– Нет.
– А вы?
Я подняла голову и взглянула ей в лицо. И обмерла от неожиданности.
