Буду ли я когда-нибудь иметь счастье называть ее Фиалкой?
Я изумленно смотрел на проносящуюся мимо обстановку, волочась в Фиалкином кильватере и думая: что за сказочный зверь человек! Разве бывают канделябры изысканнее! Разве бывают портьеры из бархата краснее, тяжелее и сильнее затянуты шелковыми золотыми шнурами! Разве бывают вечерние платья объемнее, невероятнее или очаровательнее!
– Смотрите, – прошептала мне в ухо мисс Скрэби. – Вон там! Королевская Бегемотица!
И я увидел ее возле кадки с пальмой – саму Королеву Викторию, низенькую мадам, не выше меня, в черном наряде вдовы, обиженно корчит толстое лицо, окружена раболепствующими придворными и воздыхателями – среди коих неожиданно оказался доктор Скрэби, неуклюже проталкивающийся вперед.
– Старый лицемер, – пробормотала моя возлюбленная, наблюдая, как отец отвешивает сложный и опасно низкий поклон и разгибается, дабы поцеловать затянутую в черную перчатку руку монарха. – Посмотрите. – Фиалка махнула в сторону стола с закусками. – Кабийо превзошел себя! – произнесла она с гордостью и легкой грустью.
Перед нами на белой скатерти стола, протянувшегося через всю бальную залу, раскинулось великолепное, сверкающее одеяло яств; гости, вооружившись фарфоровыми тарелками, наворачивали бледных угрей в желе, сияющие креветки, охлажденный черепаховый суп из громадных супниц, розовую пасту из лоханей, тарталетки с кусочками странно пахнущего мяса, горы рахат-лукума и прочих экзотических bonbons;[138]вокруг слонялись официанты с огромными блюдами устриц, украшенными дольками лимона и лайма, с гигантскими подносами бланманже и нуги, увенчанной шоколадным кремом. На небольшом возвышении стояло грандиозное белое желе, политое ароматным соусом из клубники, в окружении блюдечек с лакричными конфетами и шербетом. Под ним на полу виднелась эмалированная ванночка с фруктовым салатом, и официант раскладывал по тарелочкам клубнику, дыню, ежевику и – у меня слюнки потекли, когда я заметил первый кусочек, – бананы и украшал их тертым шоколадом и завитками сливок.
Впечатляюще.
Настолько впечатляюще, что мисс Скрэби внезапно бросила меня и ринулась поздравлять шеф-повара.
– Мсье Кабийо! – закричала она, несясь головой вперед в раскрытые объятия пузатого человечка в высоком белом колпаке.
– Ma petite chérie! Ma petite Violette! – воскликнул Кабийо, прижимая мисс Скрэби к груди.
О, как это прекрасно – воссоединиться с тем, кого любишь! Чего бы я только не отдал, чтобы меня так обнял мой дорогой Пастор Фелпс!
Оглушенный внезапной тоской, я отвел взгляд от развернувшейся передо мной трогательной сцены. Впрочем, это было ошибкой: когда я после минутного созерцания своих туфель наконец поднял глаза – мисс Скрэби и шеф-повар уже исчезли в толпе. Внезапная потеря Фиалки ввергла меня в ужасное одиночество и беспокойство. По случаю сегодняшнего праздника мне пришлось облачиться в старый поношенный костюм доктора Скрэби; наряд оказался слишком велик и, благодаря приложенным из лучших побуждений, однако совершенно бесполезным усилиям некоей миссис Джиггере, висел на мне так, что мисс Скрэби вряд ли находила его очаровательным.
– Стойте, где стоите, – распорядился таксидермист, внезапно материализовавшись рядом и с силой схватив меня за руку. – Не двигайтесь. Я хочу найти мистера Дарвина и привести его сюда, чтобы мы рассказали ему о вашем происхождении. – К груди он прижимал «Новую теорию эволюции», с нетерпением оглядывая залу в поисках великого человека. – Мой дорогой юный экземпляр, – прохрипел он, все также крепко впиваясь пальцами в мою руку, – должен признаться: я вас почти полюбил.
Экземпляр? Я почувствовал себя глупо и неловко – словно упускаю из вида какой-то важный факт.
– Стойте здесь, у колонны, – еще раз приказал Скрэби – на этот раз намного резче. – Не отходите ни на дюйм, черт возьми.
И я послушно остался стоять, размышляя о том, как резко стал «экземпляром» и о неминуемой встрече с мистером Дарвином, человеком, которого Пастор Фелпс обвинял в упадке самого христианства. Короче, с мужчиной, ответственным за море страданий.
Надеюсь, он не будет ожидать от меня благодарности за все те беды, в которые меня низринул, подумал я, когда оркестр ударил вальс.
Из колонок центра досуга гремело какое-то старое дерьмовое техно. Народу – не протолкнуться. Оводдсы, Пух-Торфы, Малви, Биттсы. Харкурт со своею злющей филиппинкой под руку схватил меня за локоть и всучил кружку пенящегося пива:
– На, проглоти, – сказал он.
Вдоль стен виднелись пластиковые столы, заваленные вычурными салфетками и бумажными тарелками с жареными сосисками на палочках, разнообразными соусами, головками сыра и горой пицц. Сзади размораживалось несколько фруктовых тортов со взбитыми сливками и меренгами. Потягивая пиво, я рыскал взглядом по залу, ища Гоуви. Я предусмотрительно остановился по дороге у банкомата, и теперь у меня в кармане лежала сотня евриков – выкупить обезьяну. Впрочем, я дам и больше, если он попросит. Если понадобится, перерасходую кредит. Думаю, можно выложить до тысячи, не вызывая подозрений. Все-таки фамильная реликвия.
Музыка сменилась на хоуки-коуки,[139]и толпа выстроилась в гусеницу. Я протолкнулся вглубь.
– Где Гоуви? – заорал я. – Мне нужно его найти!
– На улице, – отозвался Болоттс. – Спокойно приятель. Он разводит костер.
И тут звенящий шквал музыки каскадом сорвался с блестящих инструментов оркестра, приютившегося на балконе, и пары начали вплывать на паркет. Скоро гости запрудили залу. Пока танцующие проносились мимо меня – человеческий ураган блесток, духов и позвякивающих медальонов, – я тщательно всматривался в зал в поисках мисс Скрэби. Но она бесследно исчезла в толпе. Неужели я потерял ее на весь вечер? Или, быть может, навсегда? От этой ужасной мысли меня захлестнули страх и печаль. Я засунул руки глубоко в карманы и думал о Графе Пото, пока, следуя внезапному наитию, не решил забыть об обещании доктору Скрэби и поискать убежище среди публики. В конце концов я зашаркал прочь, путаясь в слишком длинных брюках, и с некоторым затруднением протиснулся к столику возле громадного мраморного фонтана. Усевшись там, я принялся вертеть распятие, стараясь изо всех сил стать невидимым и, посредством предложенного мне официантом бокала портвейна, поднять свое поникшее настроение и задвинуть подальше недвусмысленное беспокойство, разливавшееся от нижних позвонков.
Затем кадриль резко оборвалась, и часы пробили восемь. Повисла тишина, и Королевский Церемониймейстер во фраке ударил в огромный гонг обитым бархатом жезлом – объявляя дамам и господам, что пора начинать празднование всерьез.
– Лорды, леди и джентльмены! Прошу вас, поднимем бокалы за Ее Величество Королеву!
Когда мы подняли бокалы и попросили Господа хранить монарха, последняя расправила свои черные юбки и поджала губы. Снова прозвучал гонг, и Королевский Церемониймейстер заговорил далее:
