из комнаты, вылетел в прихожую. — Знаю. Но это хреновая мысль. Не советовал бы.
— Почему? — удивилась Лидия.
— Ну-у… Они всех ненавидят. — Бузя скривился, силясь объяснить и не находя нужных слов. — Весь мир против, только они вместе поняли?
— Так что, им теперь погибать? — покачала головой Лидия.
Малолетние преступники самые жестокие. А беспризорники — потенциальные преступники, брошенные, никому не нужные, терпящие подзатыльники, отбивающиеся от извращенцев. Они ждут от мира только зло и готовы платить тем же.
Шевельнулась малодушная мысль отказаться от этой идеи, но я отогнал ее. Необязательно же заходить в их логово.
— Вы не находили тут ветоши? — обратился я к Лидии. — Старые одеяла, простыни, пальто, плащи.
— Покрывало есть заплесневелое, — ответила она. — Рваный пододеяльник. Пальто, битое молью.
— Хорошо. Все пойдет. Эти вещи могут спасти чью-то жизнь.
Бузя почесал подбородок. Сморщил нос и сказал еще раз:
— Не надо ехать туда ночью. Это ж отморозки! Разденут и башку проломят.
— Значит, просто оставлю вещи и — назад. А ты подстрахуешь. Там же совсем мелкие есть. — Я погладил Свету по голове. — Такие вот. Замерзнут, жалко.
— Ну, смотри. Но да, я подстрахую. Но близко не пойду.
Лидия принесла обещанное, я дал детям по двести рублей на сладости, набил мешок под завязку, но простыня не влезла, и Бузя пообещал нести ее в руках.
Прорвавшись сквозь свору собак, мы уселись на мопед и тронулись, Бузя накинул ее и крикнул:
— Я Бэтмен! Е-е-е! Бэтмен!
Дав ему порезвиться на сельской дороге, я сказал:
— Сними и не нарывайся. Менты могут остановить.
Он послушался.
* * *
Когда мы приехали на место, уже стемнело. С гор тянуло сыростью и прохладой, усилился ветер.
Это был старый двухэтажный дом под снос, стоящий недалеко от заболоченного участка, прямо возле мерно рокочущего моря. Фасад делила трещина, словно дом разломил надвое великан. Окна были заколочены фанерой, штукатурка отвалилась, а белокаменные стены пестрели надписями, среди которых, к своему удивлению, я не нашел традиционного трехбуквенного слова. В основном это были прозвища и имена. Особенно выделялось «Зая», обведенное траурной рамкой. В этой рамке — цифры: 21. 02. 1982 — 09. 03. 1993. Даты рождения и смерти.
Внутри дома плясали отблески огня, доносились голоса и детский смех.
— Здесь зимовье, — прошептал Бузя и отступил на шаг. Напомнил: — Я не пойду и тебе не советую.
— Забери мопед и жди там. — Я кивнул на торец жилого дома метрах в пятидесяти отсюда.
Казалось бы, после того, как явился в логово бандитов и потребовал аудиенции с главарем, я ничего не должен бояться, но проснулся детский страх перед отребьем и на минуту поглотил разум. Но я переборол страх, постучал в заколоченное фанерой окно.
— Эй, бродяги, есть кто?
Понятия не имею, как беспризорники друг к другу обращаются, казалось, «бродяги» — не обидно и по-взрослому.
В щели между досок мелькнул глаз, даже в темноте были видны красные капилляры, расчертившие белок.
— Ты кто? — хрипнули голосом, который только начал ломаться.
— Неважно. Скоро холода. Я вам вещи теплые привез. Не супер, но согреться хватит. Они вот тут, в мешке.
— Да пошел ты знаешь куда?..
Паренек рассказал, как он моя труба шатал, и отправил меня в пешее эротическое путешествие под радостный визг и свист малолетних бродяжек.
— В оппу себе засунь! — заключил он.
— Боюсь, не влезет, — парировал я и прислонил мешок к стене, медленно пятясь. — В общем, это вам. Безвозмездно, то есть даром. Там еще немного хавки.
В доме завозились, донеслись шаркающие шаги. Драка с теми, кому я хотел помочь, в мои планы не входила, и я быстрым шагом поспешил удалиться.
Преодолел полпути, когда из старого дома высыпали темные силуэты, обступили мешок, двое направились за мной.
— Косой, не гони, — проговорили взрослым голосом, и парочка остановилась.
— Наглухо отбитые, — сказал Бузя, наблюдающий за мной из-за соседнего дома, выкатил Карпа. — Погнали.
— Да, отмороженные. — Я подошел к нему, завел мопед, и мы покатили домой.
Отбитые, наглые, да, но — живые, вот пусть такими и остаются — живыми. Вдруг для кого-то из них не все еще потеряно?
В спину подгонял пронизывающий все усиливающийся ветер. Неужели ждать бурю со дня на день, а не через неделю?
В принципе, бояться нечего: все самое важное сделано: товар в Москву отправлен, помощники Каналье найдены, запас продовольствия Лидии доставлен, свечи домой куплены, холодильник полон — несколько дней можно переждать.
Что ж, предупрежденный вооружен!
Эпилог
Пятница, 5 ноября 1993 г.
— Давай скорее, — торопил Илья, сидящий на мопеде сзади, он больше меня боялся опоздать на тренировку, назначенную на шесть вечера.
Мы тащились за зерновозом, который то и дело съезжал на обочину и поднимал облако пыли. Казалось, и в носу, и в бронхах цемент.
— Как? Видишь — он виляет прицепом, — проорал я, чуть повернув голову. — И на обочинах ямы — или сами убьемся, или сбросит нас в кювет. К тому же темнеет, не видно тех ям.
— А обогнать?
— Мощности не хватает. Нас же двое. Вот если ты спрыгнешь и побежишь…
Илья выдохнул так мощно, что воздух из его легких зашевелил завитки волос у меня на затылке.
Сегодня я осваивал целину в курортном городе, находившемся на западе. Расстояние от моего села до этого населенного пункта — семьдесят километров, и полпути можно было ехать не по центральной трассе, а по дороге, тянущейся между селами, где машин мало и грузовики попадались редко. Потерпеть фуры надо было всего шесть километров от спуска с горы до города, потому мы решили ехать на мопеде.
Торговля шла плохо: это место пользовалось популярностью только летом, и то в основном у стариков и мамаш с детьми — из-за песчаных пляжей и мелководья. Было много ведомственных санаториев, где не платили зарплату. Я заходил в три и предлагал кофе. Люди нюхали пробник, вздыхали и говорили, что выложить ползарплаты за роскошь они не могут.
В одном санатории женщины выглядели такими заморенными, что я пожалел их и заварил кофе в большой чашке. Так они ту чашку передавали из рук в руки, как кубок с драгоценным вином, зажмуривались, охали и вздыхали аромат.
Оставив попытки продать что-то в
