встать, но она ударила его кулаком в висок, и он свалился без чувств.
Все это она проделала столь быстро и с таким изяществом, что Финнену оставалось только смотреть и восхищаться.
Он склонился над одним из лежащих. Девушка за его спиной что-то кричала.
– Я не хотела ничего плохого! Не хотела!
– Когда в следующий раз не захочешь ничего плохого, возьми что-нибудь не столь острое, как нож.
Финнен тут же пожалел о своих словах – Каиру трясло от пережитого шока. Нож упал на ковер, а девушка беспомощным жестом прижала ладони ко рту, будто испуганный ребенок – вот только руки этого ребенка были красными от подсыхающей крови.
– Я никого не хотела убивать…
– Никого ты не убила, не надо истерики. Они без сознания, а у этого, – выпрямившись, он показал носком ботинка на мужчину, которому Каира полоснула по груди, – всего лишь поверхностная рана и неприятная шишка на затылке. Ничего с ними не сделается.
Успокаивая ее, он одновременно успокаивал и себя. Реакция девушки оказалась чересчур быстрой и чересчур… жестокой, но вместе с тем в ней чувствовалось некое смертоносное очарование, заставившее сразу же с ней смириться.
Финнен встряхнул Каиру за плечи.
– Нужно сматываться, пока не явились их коллеги.
– Туда? – она взглянула на окно комнаты, к счастью, достаточно широкое.
– Ага. Справишься?
Она заморгала. Ошеломленное выражение на ее лице постепенно исчезло, и она улыбнулась – сперва с усилием, потом уже естественнее.
– Да.
На самом деле Каира справлялась значительно лучше, чем Финнен. Паукообразная конструкция снаружи ничем не напоминала деревья, по которым тому доводилось лазать до сих пор. Ладони скользили по влажному от дождя металлу, и лишь иногда в тех местах, где трубы перекрещивались в виде гигантских иксов, находилась опора для ног. Тогда он мог отдохнуть, вися между небом и землей, вспотев и чувствуя, как болят мышцы и отчаянно бьется сердце, а потом, стиснув зубы, снова продолжал медленно спускаться, будто неуклюжая обезьяна по стволу пальмы. Ладони горели огнем, мышцы все больше протестовали. Даже желание ругаться куда-то пропало.
Вниз, осторожно нащупывая очередное сочленение труб. Вниз.
Там стоял туман, клубы которого казались сернисто-желтыми в свете газовых фонарей. Финнен неумолимо спускался туда, где ему предстояло погрузиться в эту мглу.
Влажная белизна облепила его, заглушая звуки. Ниже все так же виднелись огни фонарей, желтые и размытые. На какой высоте он находился? Ему казалось, что где-то на уровне второго этажа, но точно он не знал.
Он висел, тщетно пытаясь найти внизу опору для правой ноги и ощущая вместо пальцев правой руки одно большое средоточие боли. Левое колено подрагивало, словно отбивая чечетку. Финнен знал, что нужно немедленно сменить позу и продолжать спуск, ибо там, в желтоватой белизне, наверняка есть нечто, на что он смог бы встать.
Но он не двинулся с места, лишь облизал внезапно пересохшие губы.
– Каира? – прохрипел он.
После нескольких мгновений невыносимой тишины снизу донесся голос:
– Я тут.
– Не могу… Не вижу…
– Спокойно, иду к тебе.
Ее фигура появилась из мглы прямо под ногами Финнена, сильная рука схватила его за лодыжку и потянула.
– Сюда.
Почувствовав под ногами безопасное пересечение труб, он облегченно вздохнул, наконец распрямив судорожно сжатые пальцы и радуясь минуте передышки. Пропотевшая рубашка затвердела на холоде, и Финнен отчасти чувствовал себя так, будто надел на голое тело панцирь из ледяной жести.
– Все в порядке? – Каира подтянулась выше, так что голова ее теперь находилась на уровне колен Финнена.
– Не знаю, сумею ли спуститься.
– Отсюда уже можно прыгать.
– Уверена?
– Уверена. Я тебе поверила, помнишь? Теперь и ты поверь мне. Прыгнешь?
Он не видел лица девушки, но знал, что она широко улыбается, а глаза ее радостно блестят. Почувствовав, как ему передалась часть ее энергии, Финнен вздохнул, а потом, прежде чем успел о чем-либо подумать, тем более испугаться, согнул колени и прыгнул.
20
Даниэль Панталекис был болен. Он кашлял, и его била дрожь, а заодно, похоже, еще и лихорадка, бросавшая то в жар, то в холод.
К этому добавлялись проблемы с желудком. «Совсем как в том кретинском анекдоте, – мрачно размышлял он, скорчившись под одеялом, которое еще недавно выглядело как новое, а теперь воняло подвальной влагой. – Что влетит с одной стороны, сразу же вылетает с другой. Все из-за отвратной жратвы», – подумал он, когда в его животе что-то забулькало и забурчало. Он немного подождал, морщась и чувствуя, как липкий пот покрывает лоб, затылок и спину. На этот раз тревога оказалась ложной, но Даниэль не питал иллюзий, понимая, что вскоре ему снова придется встать.
Он жалел, что ни разу не поинтересовался у Саримель, куда она дела его аптечку.
Еще больше он жалел, что находится не у себя дома, где смог бы избавиться от недомогания, просто полежав несколько дней в постели и питаясь постным бульоном.
Еще недавно он просто боялся, но теперь его начинала охватывать паника.
Болезнь со всей определенностью дала понять одно – он не был неуязвим. Ему все еще везло, что следовало хотя бы из того, что ему удавалось безошибочно избегать ширящихся в городе пожаров, но неуязвимым он не был.
Он мог здесь умереть.
Внезапно он разозлился на самого себя. Нужно было что-то делать, а не трястись под одеялом, потея и воняя.
Даниэль встал. Ноги были словно из ваты, мокрая рубашка липла к спине, и тем не менее, он чувствовал себя чуть лучше. Он подошел к окну и широко его распахнул. В тихую темную комнату ворвался свет. У Даниэля закололо под веками, и он заморгал. За его спиной в лучах солнца лениво плавали пылинки, свет падал на обитые материей стены, первоначальный цвет которых уже невозможно было опознать.
Стиснув зубы, Панталекис переждал судорогу в желудке. Вздохнув, достал из одного кармана найденную у бородача карточку, а из другого восьмиугольную золотую монету с круглым отверстием посередине. Он давно уже перестал собирать деньги – вокруг находилось множество значительно более ценных вещей, но одну монету сохранил, благоразумно решив, что, когда вернется на Новые Земли, ученые наверняка захотят увидеть здешнюю валюту.
Если вернется.
На прямоугольной карточке продолжали развлекаться люди – дети резвились, пара танцевала, а группа молодых мужчин разговаривала и пила вино у ограждения.
Даниэль Панталекис вновь ощутил приступ тоски – столь сильный, что ему пришлось закусить губу, чтобы не застонать. Почему, мать твою, все это стряслось именно с ним?
Ладно, пора было перестать скулить и что-то предпринимать.
Положив карточку на подоконник, он раскрыл другую ладонь, на которой покоилась золотая монета. Даниэль столько раз ее видел, что прекрасно знал, как она выглядит с одной и с другой стороны. На аверсе похожая на ласточку птица, а на реверсе – бородатый мужчина средних лет, в чем-то напоминающем выпуклые очки для подводного плавания.
Ладно, пусть аверс означает «да», а реверс «нет».
– Э…
