антисемитом, говорил озадаченный Хрущев, должно быть, он просто действовал из «лакейства перед хозяином»[683]. Однако, вероятно, вмешательство Маленкова избавило Шамберга и его родителей от ссылки, куда впоследствии было отправлено большинство родственников опальных членов ЕАК[684].
В марте 1949 года, через несколько месяцев после ареста Жемчужиной, Молотов был отстранен от должности министра иностранных дел и заменен Андреем Вышинским, одним из его бывших заместителей. Похоже, что это решение было принято на встрече на даче Сталина, на которой присутствовали из членов команды только Маленков, Берия и Булганин. Это наводит на мысль о некоторой настороженности со стороны Сталина в отношении реакции команды, но на самом деле все отсутствующие члены Политбюро впоследствии одобрили это решение (хотя Ворошилов добавил, что он выступает за, «только если все остальные за»). Микоян был смещен с поста министра внешней торговли, и его место занял заместитель. Значение таких изменений трудно понять, так как членам команды иногда поручали непосредственное руководство секторами, которые они курировали в Политбюро, а потом освобождали от этого поручения в зависимости от того, считалось ли их практическое участие необходимым. Но в этом случае смещение Молотова выглядело как знак недоверия, учитывая и арест Жемчужиной, и кризис вокруг будущего Германии, который привел к блокаде Берлина 1948 года, оценивавшейся как провал советской дипломатии. В своих мемуарах Микоян отрицал, что в его смещении было что-то уничижительное. Похоже, что и у Молотова, и у Микояна были хорошие рабочие отношения с заместителями, которые продолжали их уважать, и в течение следующих нескольких лет они спокойно вернули себе большинство прежних обязанностей в области иностранных дел и внешней торговли соответственно[685].
Еще бо́льшим потрясением в мире большой политики в начале 1949 года стало так называемое ленинградское дело. Якобы в среде ленинградской партийной номенклатуры зрел заговор. Разоблачение этого заговора, в частности, привело к падению члена политбюро Николая Вознесенского. Никаких следов реального заговора никто до сих пор не обнаружил, если не считать планов самого Сталина избавиться от некоторых подчиненных и связанных с ними потенциальных угроз[686]. Публичного суда не было, и сам этот сюжет значительно более туманен, чем дела периода больших чисток. Жертвами стали высокопоставленные работники ленинградского партийного комитета, а также Вознесенский и секретарь Центрального комитета Алексей Кузнецов. Хрущев считал, что это дело инспирировали Маленков, давний соперник Жданова, и Берия, который враждебно относился к Вознесенскому, а сын Маленкова утверждал, что, напротив, его отец был единственным, кто на заседании Политбюро голосовал против осуждения Кузнецова и Вознесенского. Сын Жданова думал, что это дело устроили с целью задним числом дискредитировать его отца. По словам сына Берии, его отец ничего против ленинградцев не затевал, а сын Маленкова говорил, что Маленков к этому также непричастен[687]. Сейчас очень сложно распутать клубок внутренних интриг, и единственный вывод, который можно сделать, состоит в том, что все маневрировали и каждый надеялся, что топор упадет не на его голову, а на кого-нибудь другого и на его людей. (Когда в 1957 году команда распалась, взаимные обвинения вспыхнули с новой силой, но и тогда ничего не прояснилось[688].) Маленков утверждал, что организатором был Сталин. Никто из членов команды не верил ничему, что говорили про происходившее в Ленинграде, а Хрущев и Молотов оба в последующие годы утверждали, что действительно не знали, почему Сталин стал подозревать ленинградцев.
В результате были уничтожены две восходящие звезды советской политики – Вознесенский и Кузнецов, оба они были этническими русскими, обоим не было еще пятидесяти и обоих Сталин якобы рассматривал в качестве возможных преемников. Таким образом, помимо тех целей, которые, возможно, преследовал в этом деле Сталин, мы имеем основания подозревать, что к дискредитации Вознесенского и Кузнецова приложили руку те, кому это было выгодно, а именно Маленков и Берия, даже если они непосредственно не участвовали в их уничтожении. Вывод Хрущева, основанный на дедукции и намеках, которые позже высказали Маленков и Берия, поскольку, как он сказал, Сталин никогда не обсуждал с ним это дело, состоял в том, что Сталин готовил Вознесенского и Кузнецова как преемников старой гвардии Кремля, а это означало, что прежде всего Берия, а затем Маленков, Молотов и Микоян больше не пользовались доверием Сталина. Хрущев предположил, что таким образом старая гвардия избавилась от конкурентов, подорвав доверие Сталина к молодым претендентам, хотя точно не знал, как именно они это сделали[689].
Несмотря на интриги, «ленинградское дело» стало потрясением для членов команды, так как они надеялись, что кровопролитие в высших эшелонах осталось в прошлом. Для Микояна здесь была и личная драма. Его младший сын Серго должен был жениться на дочери Кузнецова Алле как раз в то время, когда в марте 1949 года разразилось это дело. Микоян проявил «неслыханную дерзость», пишет его биограф, он не только не отменил свадьбу, которую должны были праздновать в его доме, но даже не отозвал приглашение отцу невесты, более того, отправил за ним свою служебную машину[690]. Алла оставалась членом семьи Микоян до своей безвременной смерти в 1957 году, и они заботились о ее младших братьях и сестрах после ареста их матери (по словам Степана Микояна, отец спас их от детского дома, заступившись за них перед Сталиным)[691]. Вознесенский и Кузнецов были арестованы осенью, через шесть месяцев после того, как их сняли со всех постов; в случае Кузнецова арест был произведен, когда он вышел из кабинета Маленкова. Сообщалось, что расследование проводил лично Берия и что Маленков, Берия и Булганин, как в годы Большого террора, участвовали в допросах. Вознесенского и Кузнецова расстреляли осенью 1950 года[692].
Между тем, пусть и втайне от членов команды, продолжались допросы Жемчужиной и многих родственников и коллег, арестованных вместе с ней; отчеты об этих допросах МГБ регулярно отправляло Сталину (но не другим руководителям). Сначала, по-видимому, хотели обвинить Жемчужину в еврейском «буржуазном национализме», связав ее с членами ЕАК в каком-нибудь деле о шпионаже в пользу Соединенных Штатов, но, как ни удивительно (учитывая, что еврейский материал был довольно богат), эта идея была заброшена, а допросы сосредоточились на ее сексуальной жизни. Этот материал также оказался богатым, особенно после того, как один из ее любовников (И. И. Штейнберг, муж ее племянницы Розы) сломался и предоставил почти порнографическое описание их занятий любовью. (Берия позже признал, что эти свидетели подвергались избиениям и другим физическим надругательствам, и некоторые из них умерли в тюрьме). Когда в августе 1949 года появился отчет о сексуальных
