была глубоко тронута созданием Государства Израиль: «Теперь у нас есть родина», – якобы сказала она. Ее не арестовали – хотя после ареста Жемчужиной ходила апокрифическая история о том, что когда сотрудники госбезопасности пришли арестовать его жену, старый кавалерист Ворошилов не пустил их, угрожая саблей[667]. В то время жертвой репрессий стала еще одна жена члена команды – жена Андреева еврейка Дора Хазан. Ее уволили с поста заместителя министра текстильной промышленности, понизили в должности до директора научно-исследовательского института, а затем выгнали с этой работы, и все это сопровождалось яростной антисемитской кампанией[668].
Представляется вероятным, что члены команды отчасти знали или, по крайней мере, сильно подозревали, что за убийство Михоэлса были ответственны органы безопасности, действовавшие по указанию Сталина. Позже Полине Жемчужиной было предъявлено обвинение в распространении «антисоветских провокационных слухов о смерти Михоэлса» на его похоронах; ее сестра на допросе показала, что Полина якобы сказала ей: «Михоэлса убили», но не сказала, кто именно[669]. Каганович сообщил семье Михоэлса, в частном порядке через родственника, что для их собственной безопасности они не должны задавать вопросов о его смерти[670]. Команда, вероятно, встревожилась еще сильнее оттого, что политическое убийство не было стандартным оружием в арсенале Сталина, или, по крайней мере, команда не считала его таковым. По слухам, Сталин стоял и за убийством Кирова, но в то время команда в это не верила. Тайным политическим убийством, о котором они все знали, было убийство Троцкого советскими секретными агентами – под руководством Берии, по приказу Сталина – в 1940 году. Но так как это произошло в другой стране, а Троцкий был врагом, подобное вряд ли можно было рассматривать как прецедент.
Жестокость такого способа избавления от Михоэлса нуждается в каком-то дополнительном объяснении, помимо подозрений со стороны МГБ, что он был сионистом, имевшим отношения с американской разведкой, тем более что это убийство произошло в то время, когда Советский Союз энергично поддерживал создание Государства Израиль, надеясь, что оно станет советским плацдармом на Ближнем Востоке. Часто в качестве объяснения ссылаются на «антисемитизм» Сталина, но даже если в последующие годы он действительно был антисемитом, это не объясняет его внезапную личную причастность к убийству. Наиболее правдоподобное объяснение состоит в том, что это была месть Сталина за личное оскорбление, хотя личный аспект был довольно незначительным. Все началось, когда юная Светлана вышла замуж за Григория Морозова, который, как непосредственно, так и через своего отца Иосифа Морозова, был тесно связан с московской еврейской интеллигенцией. Источники МГБ сообщили, что Михоэлс, стремясь найти каналы доступа и влияния на верховную власть, решил, что Светлана и Морозов будут перспективными посредниками. По данным МГБ, и Михоэлс, и Иосиф Морозов очень старались узнать все что можно о личной жизни Сталина и обхаживали других членов семьи, а также (очевидно, безуспешно) новобрачных. Были произведены аресты, и один из подозреваемых под пытками признался, что американская разведка поручила Михоэлсу собирать информацию о Сталине через его родственников. За этим последовало убийство Михоэлса, а также аресты сталинских родственников (уже описанные ранее), а также отца Морозова. «Сионисты подбросили и тебе твоего первого муженька», – сказал Сталин Светлане[671].
Наконец в ноябре 1948 года было принято решение о роспуске ЕАК, который является «центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки»[672]. В резолюции Политбюро указывалось «пока никого не арестовывать», но это продолжалось недолго. К концу января 1949 года все члены ЕАК, включая его куратора Лозовского, были в тюрьме[673]. Жемчужина к этому времени уже была исключена из партии решением Политбюро за связи с «еврейскими буржуазными националистами», посещение похорон Михоэлса и распространение слухов о его смерти, а также участие в религиозной церемонии в московской синагоге еще в 1945 году. 21 января 1949 года по указанию Сталина она была арестована[674].
Молотов позже вспоминал, что когда Сталин поднял вопрос о Жемчужиной в Политбюро, у него начали дрожать колени. «Но дело было сделано на нее – не подкопаешься. Чекисты постарались»[675]. При голосовании за исключение своей жены из партии он сначала воздержался, но на следующий день отказался от своего решения, заявив, что такой поступок, «как я теперь вижу, был политически ошибочным». Он заявил, что испытывает «тяжелое чувство раскаяния за то, что не помешал Жемчужиной, очень дорогому мне человеку, совершать свои ошибки и устанавливать связи с антисоветскими еврейскими националистами, такими как Михоэлс»[676]. Сын Берии говорит, что Берия тоже воздержался, но этому нет подтверждения[677]. На самом деле обвинения в отношении Жемчужиной не были дикими фантазиями: она была настроена очень произраильски и занималась еврейскими делами в большей степени, чем это было приемлемо в партийной среде. Допросы ее арестованных родственников и коллег в 1949 году содержат много правдоподобных сообщений о критических комментариях, сделанных ею в отношении советской послевоенной политики в отношении евреев, в том числе о том, как их вычищали из министерств. Есть сообщения, что еще летом 1946 года она говорила сотрудникам ЕАК, что нет смысла обращаться по еврейским вопросам к членам Политбюро: там все решал Сталин, а он «отрицательно» относился к евреям[678]. По сообщениям, она смутила Нину Берию тем, с какой страстью говорила о еврейском вопросе, а также своим огорчением по поводу отношения Сталина: «Как он может не понимать, что еврейский народ заслужил помощь после всего, что он сделал для революции? Разве пролетарское государство не должно выразить свою благодарность?» Супруги Берия, которым она, как утверждается, представила Голду Меир, относились сочувственно, но никто не хотел слушать ересь – у каждого могли возникнуть проблемы, если не донесешь об этом[679]. Что касается Меир, из ее мемуаров, опубликованных в 1975 году, следует, что у нее больше не было контактов с Жемчужиной после их первой встречи, но, возможно, она опустила этот момент по дипломатическим соображениям[680].
Незадолго до ареста Жемчужиной Сталин настоял на ее разводе с Молотовым. Полина ответила стоически: «Если это нужно для партии, значит, мы разойдемся», после чего переехала к сестре[681]. Это был не единственный такой развод в кругу членов команды. Дочь Маленкова была замужем за евреем Владимиром Шамбергом, который приходился внуком Соломону Лозовскому. Шамберг был другом Маленкова, работал у него, и пара жила с Маленковыми. В январе 1949 года, за день до исключения Лозовского из ЦК, Маленков устроил развод своей дочери и Шамберга[682]. Он лично не был
