возвращаться домой.
Мои родители непредсказуемы, и я просто жалею, что мне сегодня не нужно на работу. Мысли о работе привлекают мое внимание к Линде и Питу. Я думаю, что они, возможно, единственные, по кому я буду скучать в этом дурацком городе. Мне действительно нужно убедиться, что у меня будет шанс попрощаться с ними в эти выходные в мою смену.
Что я больше всего ненавижу в том, чтобы ехать в этом автобусе и видеть, как вдали появляется дом моего детства, так это просто тот факт, что я не вижу Райана.
Он заставляет меня чувствовать себя живой, такой, какой я всегда должна была быть, но у меня никогда не было шанса стать. Рядом с ним я чувствую себя цельной, и после последних двадцати четырех часов я знаю всем сердцем, что люблю его.
Мне нравится, как он заботливо обращается со мной, в то же время заставляя меня стоять на своих собственных ногах. Это возбуждает и вызывает привыкание, и я просто хочу вечно спать в его постели рядом с ним.
Я должна разобраться со своим будущим и с тем, как я собираюсь его реализовать, не используя его в качестве опоры, но каждый раз, когда я пытаюсь заговорить об этом, он отшивает меня, говоря, чтобы я не беспокоилась об этом. Это как-то связано с наследством, но я знаю, что оно не мое, и мне нужно работать как можно усерднее. Я не хочу, чтобы он думал, что я нахлебница, особенно если я собираюсь обеспечивать Хантера. Мне нужно убедиться, что я упаковала свои сбережения, которые я также перенесла к Райану. Это именно та ситуация, на которую я рассчитывала.
Когда автобус замедляет ход, мое сердце замирает, и я снова мысленно повторяю это проклятое слово.
Скоро.
Я так часто говорила это на прошлой неделе, что никогда больше не повторю этого в будущем, как только это произойдет.
Я иду по проходу, все игнорируют меня, пока я иду, и спрыгиваю со ступенек, прежде чем двери за мной захлопываются. Шипят пневматические тормоза автобуса, но я в кои-то веки не подпрыгиваю, а плотнее затягиваю ремень рюкзака и направляюсь к своему дому.
Если я смогу войти, проведать Хантера и спрятаться в своей комнате до конца ночи, тогда я буду счастлива. Просто сначала мне, как всегда, нужно пройти мимо своих родителей.
С тяжелым вздохом я стучу костяшками пальцев в дверь и слышу, как голос моей матери разносится по дому, когда она кричит откуда бы то ни было, но я не могу разобрать, что она на самом деле говорит.
Я вздрагиваю, когда дверь распахивается и передо мной предстает Брюс с похотливой ухмылкой на губах, когда он смотрит на меня. У меня мурашки бегут по коже, когда я делаю шаг назад от него.
Я начинаю потеть от паники, с тех пор как этот ублюдок был здесь в последний раз и пытался уничтожить меня. Брюс надругался надо мной, прижав меня к столу моего отца и кончил мне на спину, и он был там, когда я оказалась в худшем положении из возможных, когда врач проверял мою девственную плеву, потому что он сфотографировал меня с Райаном. Я сразу думаю, что они знают, чем мы занимались прошлой ночью. Этому парню удается поймать каждое мгновение моей радости.
Они знают, что я потеряла девственность.
Но… если бы это было так, почему он улыбается мне? Он наверняка был бы в ярости, как мои родители.
Я не произношу ни слова, ожидая, что он либо позовет моих родителей, либо впустит меня, но отец опережает его, подходя и становясь рядом с Брюсом, пока тот свирепо смотрит на меня.
— Не стой там, блядь, Бетани Эшвилл, иди внутрь, — выкрикивает он, хватая меня за руку и таща за порог мимо Брюса. Я спотыкаюсь о собственные ноги, пытаясь не отставать.
Я сдерживаю любой ответ, который у меня наготове, когда замечаю чемоданы и коробки, сложенные в фойе, и мои глаза мгновенно начинают искать Хантера.
Что, черт возьми, здесь происходит?
Почему наши чемоданы упакованы?
— Все в порядке? — Тихо спрашиваю я, не желая раскачивать лодку, но здесь так много всего, как будто мы переезжаем или что-то в этом роде.
Брюс усмехается. — Ты хочешь, чтобы я сказал ей? Я не возражаю, — предлагает он, поглаживая меня по руке, и я морщусь от этого прикосновения.
Я хочу, чтобы он умер. Правда хочу. Я не хочу, чтобы этот подлый, отвратительный мужчина когда-либо снова прикасался ко мне.
— Отвали, Брюс, — рявкает мой отец, бросая на меня суровый взгляд. — Похоже, твоя мать неправильно просчитала твои месячные, и у меня нет никаких шансов продать тебя, если у тебя, блядь, везде течет кровь, не так ли?
Мое сердце бешено колотится в груди, пока я перевариваю то, что он говорит, стараясь не съежиться от его слов.
— Так ты откладываешь это? — Спрашиваю я, не в силах остановиться, когда молюсь, но мое сердце уже знает ответ, когда я оглядываюсь на чемоданы.
— Конечно, нет, сейчас нам нужны деньги больше, чем когда-либо, — вмешивается моя мать, выходя к нам из кухни, и мою кожу покалывает от страха, когда Брюс ухмыляется мне из-за спины отца.
— Мы продаем тебя, и делаем это сегодня вечером.
Двадцать Семь
БЕТАНИ
Я все еще ничего не вижу из-за слез, которые затуманивают мое зрение.
Продаем. Меня продают до того, как план по моему освобождению отсюда может быть реализован, и почему? Из-за моих дурацких месячных.
Я чувствую себя уставшей и совершенно растерянной, когда моя мать закрывает дверь в номер казино, и мое сердце трепещет вместе с этим.
Хантер где-то там, наедине с моим отцом. Они хотят, чтобы он был здесь в качестве страховки, чтобы убедиться, что я помню, что поставлено на карту, если я не сделаю то, что мне говорят. К горлу снова подступает желчь, и от осознания того, что Хантер увидит, как все это развернется, мне хочется умереть.
— Возьми себя в руки, блядь, Бетани. Ты знала, что это произойдет, ты должна быть благодарна, что тебе больше не нужно иметь дело с предвкушением ожидания. — Слова моей матери гремят у меня в голове, пока я пытаюсь не отставать, но это сложнее, чем я хочу признать.
Я никогда не думала, что нам придется дойти до такой стадии, и теперь, когда мы здесь, я тону среди монстров в этом
