снова и снова омывают меня, когда я чувствую, что он тоже начинает кончать. Я впиваюсь ногтями в его грудь, и мы вдвоем прижимаемся друг к другу, пока вода переливается через край ванны, заливая плитку вокруг нее.
Я не хочу, чтобы это прекращалось.
Он остается внутри меня, когда заканчивает, прижимая меня к своей груди, а вода плещется вокруг нас. Его рука лежит на моей спине, прижимая меня к себе, и я на мгновение притворяюсь, что мы можем остаться так навсегда, что завтра не наступит.
И что Левин действительно не собирается меня бросать.
Когда мы выходим из ванны, Левин помогает мне вытереться, вытирает меня полотенцем, а затем бросает его на пол и снова тянется ко мне, запутывая пальцы в моих мокрых волосах и подставляя мое лицо для очередного поцелуя. Я чувствую, как расслабляюсь, прижимаясь к нему. Ночь еще не закончилась. Еще нет.
Он поднимает меня на руки и несет в спальню, к огромной мягкой кровати. Когда он укладывает меня обратно на нее, его рот оказывается на моем, я чувствую, как его член прижимается к моему животу, уже снова твердый для меня.
— Всю ночь, — бормочет Левин мне в губы, его бедра мягко покачиваются на моих, и я закрываю глаза, растворяясь в поцелуе, в ощущении того, что он так тесно прижимается ко мне.
Еще лишь ночь.
24. ЛЕВИН
Понятно, что Елена не в восторге от идеи снова сесть в самолет, как только мы с ней проснулись.
Она проснулась в другом настроении, чего я и ожидал. Я знаю, что это тяжело для нее, знать, что, когда мы вернемся в Бостон, все, что между нами есть, будет закончено. Мне тоже нелегко. Я просто был готов к этому все это время. Думаю, Елена, несмотря ни на что, надеялась, что я в конце концов передумаю. Но я знаю, что лучше. Она заслуживает лучшего, чем жизнь со мной. Она заслуживает кого-то своего возраста, кого-то без багажа моего прошлого, кого-то, кто сможет беспрекословно разделить с ней все те первые ощущения, которые у нее будут. Я не могу дать ей этого, и в глубине души я знаю, что мне вообще не следовало иметь ничего из этого.
Утром нам оставили одежду. Елена одевалась молча, натягивая черное платье на пуговицах из сумки и поворачиваясь ко мне спиной, пока она его расправляла. Я видел, как дрожал ее подбородок, когда мы готовились выйти из комнаты, и знал, что она молчит, потому что если бы заговорила, то, наверное, разрыдалась бы. Я не знал, что сказать, "разберемся", было бы недостаточно, я думаю. Да и не с чем нам разбираться.
Елена едет к сестре в Бостон, а я в Нью-Йорк. Это все, что есть, и это все, что может быть.
Чем ближе мы подъезжали к ангару, тем тише и напряженнее она становилась, пока машина не остановилась на асфальте, и она посмотрела на меня, ее лицо вдруг стало пепельным.
— Нам действительно нужно сесть в самолет, не так ли? — Спрашивает она, тяжело сглатывая, и я, вопреки здравому смыслу, тянусь к ее руке и слегка сжимаю ее.
— На этот раз все будет по-другому, — обещаю я ей. — Все годы я летал на частных и коммерческих самолетах, маленьких и больших, и это была первая авария, в которую я попал. Мы быстро доберемся до Бостона, а потом, если ты больше никогда не захочешь летать, тебе не придется.
Елена глубоко вдыхает, но кивает, заметно напрягаясь.
— Хорошо, — мягко говорит она. — Тогда давай покончим с этим.
Я иду с ней к ангару, где ждет самолет. Там стоят несколько охранников Васкеса в черной одежде, и я предостерегающе смотрю на Елену.
— Помни, — тихо говорю я ей. — Если что-то случится…
— Держаться позади. Я знаю.
Я понимаю, что что-то не так, когда мы уже почти добрались до самолета. Я вижу, как мужчины поворачиваются к нам, как напряжены их позы, и автоматически тянусь за пистолетом.
— Оставайтесь на месте.
Один из мужчин делает шаг вперед, явно главный.
— Босс сказал, что поможет, — говорит он хрипловато. — Но Гонсалес увеличил вознаграждение, достаточно, чтобы он передумал о своем решении. Так что отдай девушку, и мы отправимся в путь. Конечно, мы не можем оставить тебя в живых, но мы можем сделать это быстро и легко. В противном случае мы могли бы подумать о том, чтобы взять тебя с собой и передать Гонсалесу. Думаю, ему понравится отрывать от тебя кусочки, после всех тех неприятностей, которые ты ему доставил.
Я чувствую, как Елена вздрагивает рядом со мной. Мои собственные мышцы напряглись, но я был готов к тому, что это произойдет. Я надеялся, что это не… Но я приготовился к худшему, как и сказал Елене. Я редко удивляюсь, когда что-то подобное идет не так.
— Пригнись! — Огрызнулся я на Елену, надеясь, что она слышит, насколько я чертовски серьезен. Прежде чем кто-то из мужчин успевает выстрелить, я уже стреляю, уклоняясь в сторону, пока они наносят ответный удар. — Пригнись и беги к самолету!
Пуля едва не задевает меня, проносясь мимо моего плеча, когда я снова стреляю, и еще один из мужчин падает. Я слышу звук другой машины на асфальте и стреляю еще дважды, пригибаясь, когда вокруг меня раздаются выстрелы.
Елена бежит, огибая ящики в ангаре. Один из мужчин бросается на нее, и я поворачиваюсь, собираясь выстрелить в него, но прежде, чем успеваю это сделать, вижу, как он внезапно переворачивается на спину, хватаясь за бок.
Она, блядь, пырнула его.
Никогда еще я так не гордился ею и так не боялся за нее. Я снова и снова нажимаю на спусковой крючок, выпуская обойму и вставляя другую, пытаясь прикрыть ее, пока она бежит к самолету. Последний человек падает как раз в тот момент, когда я слышу хлопок дверцы машины на асфальте, или не одной, я не могу быть уверен.
Я не собираюсь оборачиваться и выяснять это. Когда я бегу к самолету, за моей спиной раздаются выстрелы, и я уже за спиной Елены, когда пилот выходит из самолета, подняв руки вверх.
— Нет-нет, это слишком…
— Заткнись и подними самолет в воздух. — Я сую руку в куртку, достаю остаток денег, которые у нас остались, и бросаю ему. — Когда мы доберемся до Бостона, ты получишь еще. Но если ты не заставишь эту птицу двигаться, то будешь таким же мертвецом,
