меняет погодных установок. Остроконечные крылья вибрируют от потока энергии двигателей.
— Макс, подожди. Нам нужно поговорить, — Эмма догоняет меня, — Ты мне понравился…
— Поздравляю, — нервно сжимаю и разжимаю кулак.
Мне срочно нужно выпить.
— Помнишь младшую школу? Мой отец только получил новую должность и мы переехали в деловой сектор, — тараторит она, — Я никого не знала и у меня не было друзей. Я была чересчур ранимым ребёнком. Однажды, ты подошел ко мне и улыбнулся. Тогда ты много улыбался…
— И ты влюбилась в меня? — ухмыляюсь я, не смотря на жар, скрутивший мои внутренности.
— Самую малость, — до меня долетает ее приглушенный смех, — Я решила, раз самый популярный мальчик обратил на меня внимание, значит я могу попробовать подружиться с кем-нибудь, стать смелее. Ты изменил мою жизнь, Макс, я записалась в театральны кружок, у меня появились друзья, — Эмма переводит дыхание, — После ее смерти ты заковал свое сердце в лёд, ведешь себя, как настоящий придурок, но я вижу того мальчика, которому небезразлична судьба…
Я останавливаюсь и Эмма едва не врезается в меня, проглатывая последние слова.
— У меня больше выходит быть уродом, — заявляю я, глядя в ее распахнутые голубые глаза, и взбегаю на трап, — Покажи ей нашу каюту, — бросаю Клаусу и прохожу внутрь.
На борту «Икаруса» есть всё необходимое для дальнего перелета: комфортабельные каюты, гольф-симулятор, казино и бар. Стюард бесшумно присоединяется ко мне, готовый выполнять мои поручения.
— Бутылку водки, — прошу я его, получив свой заказ, иду в самый конец салона и падаю в мягкое кресло.
Теперь ничего не мешает мне напиться до смерти. Я делаю большой глоток. В животе разливается приятное тепло и все мускулы расслабляются. Алкоголь помогает мне ничего не чувствовать и ничего не помнить.
— Падаем! — пробивается сквозь забытье полный ужаса голос пилота. Я пробую разлепить веки. «Икарус» так трясет, и я практически лежу на полу.
Я все еще сплю?
Все бутылки в баре со звуком падают на пол. В воздухе стоит стойкий запах дыма, и я кашляю. Включаются аварийные маячки. Хватаюсь за кресло и с трудом поднимаюсь на ноги. Я все еще плохо соображаю, от алкоголя, у меня кружится голова.
— Макс, нужно добраться до челнока, — кричит мне Клаус, от плотного дыма у меня слезятся глаза. Вижу его силуэт, направляющийся ко мне. Зажимаю нос краем своего пальто.
— Что происходит?
— Взрыв.
— Что?
— Кто-то взорвал двигатели.
— Эмма… — выдыхаю я, и на ощупь начинаю двигаться к своей каюте.
Внезапно все иллюминаторы разлетаются на осколки. В ушах стоит вой ледяного ветра, и легкие сжимаются от нехватки кислорода. Страх накрывает меня, и во рту появляется неприятный привкус. Защитные щиты срабатывают и закрывают пустые проемы окошек.
— Ей уже не помочь, — я столбенею, Клаус берет меня за руку и тащит к хвосту «Икаруса», — Navette, Max, on doit aller à la navette[1], — переходит на французский.
Под нашими ногами хрустят острые осколки. Глаза жжет. Трещина на фюзеляже становится глубже. Металл трещит, и от этого звука закладывает уши.
— Не успеем, — Клаус толкает меня в первое попавшее кресло, и дрожащими руками пристегивает ремни безопасности. Мы встречаемся глазами. Никогда не видел у него такого обреченного взгляда.
— Садись, — отталкиваю его руки, и защелкиваю последний.
Кто-то истошно кричит. Стены «Икаруса» сжимаются, ветки деревьев царапают борт. От удара о землю, меня кидает вперед, и я ударяюсь головой о спинку кресла. Все становится черным.
Некоторое время я не могу вспомнить ничего, даже собственное имя. Слышу какой-то звук, словно кто-то карябает ногтями по стеклу. Пытаюсь пошевелиться, от каждого движения у меня болит грудная клетка, и тяжело делать глубокий вздох.
— Макс… — хриплый голос полон боли, — Макс…
Я открываю глаза. Темно. Я все еще сижу в кресле, пристегнутый ремнями безопасности.
— Клаус? — я замолкаю, когда слышу, как по-детски звучит мой голос, — Где ты? — отстегиваю ремень и падаю на что-то мягкое. Глаза застилает густой белый туман, и я с трудом дышу.
— Здесь, — едва слышно долетает до меня.
Я лихорадочно пытаюсь найти в кармане телефон, сжав зубы от боли. Кое-как мне это удается. Экран ярко загорается. Я едва могу сдержать крик. Рядом со мной лежит искалеченный труп стюарда.
— Макс…
— Я уже иду, — двигаюсь на звук и нахожу Клауса среди обломков. Его тело в какой-то неправильной позе.
— Челнок… — пытается он сказать, и я падаю на колени, — Не смог тебя увести…
— Береги силы, — я оглядываюсь и не знаю, как ему помочь. Вокруг искореженные куски металла.
— Мой мальчик, — Клаус пытается мне улыбнуться и кровь булькает в его груди.
Он поднимает руку и я хватаюсь за его блуждающую ладонь. На ощупь она липкая и холодная.
— Ничего, — повторяю, как сумасшедший, — Ничего.
— Люблю тебя… — его голос слабеет и я сжимаю его руку, словно хочу удержать жизнь внутри него, — …как сына… — он замолкает, его застывшие глаза смотрят прямо на меня.
— Клаус? — трясу его и мой мозг сопротивляется реальности.
Он мертв.
Мертв.
Как в бреду, я ковыляю в сторону своей каюты. В воздухе стоит стойкий запах горючего. Мне приходится пробираться сквозь фрагменты «Икаруса». Вместо каюты нахожу искореженные куски горящего металла. С неба сыплется снег и горячий пепел. Облачка пара вырываются изо рта, доказывая, что я все еще жив. Все еще дышу. Среди обломков вижу руку, на ее пальце сверкает рубин.
— Эмма? — сиплю я, и сердце сжимают в кулак.
Опускаюсь к ней. Изуродованное тело. Бледно-голубые глаза смотрящие в пустоту. И кровь. Много крови.
Жар от горящего самолета опаляет щеки. Я беру Эмму на руки и с усилием, встаю на ноги. Выбираюсь наружу. Кругом горы, и от морозного воздуха перехватывает горло. Я аккуратно укладываю ее на снег, и опять возвращаюсь обратно. Вытаскиваю Клауса. Грудь разрывается от боли, но я заставляю себя двигаться. Нахожу кусок ткани, и укрываю их тела.
Ветер усиливается. От холода у меня стучат зубы. Смерть на таком открытом участке неминуема. Я
