в своем сердце. И не какие-то благородные порывы и приступы милосердия были всему виной. И уж точно не из-за Прохора, которого она вообще не собиралась вмешивать в эту историю, оправдываясь, что у ребенка должен быть отец, а значит, она обязана сделать для этого все возможное. Нет, все было не так. Просто встреча с Гончаровым год спустя заставила ее пересмотреть предвзятое отношение к этому человеку. А еще, сидя у его постели в реанимации и вглядываясь в черты лица, появилось какое-то странное ощущение близости, поднимающееся из глубины души. Все годы замужества Юля держала Гончарова на расстоянии, считая, что они разные и чужие друг другу, несмотря ни на что, а сейчас отчетливо понимала, этот человек ей роднее всех остальных. И если бы миражи и иллюзии не застилали ей глаза, она поняла бы это много раньше. Все не зашло бы так далеко и не закончилось трагично. К тому же последние несколько дней все вокруг только и говорили о том, как на самом деле Матвей любил ее и переживал их расставание. Возможно, Старовойтовы говорили об этом из лучших побуждений, а Юлька чувствовала себя так, будто виновата в том, что Гончаров сейчас лежал в коме. Конечно, не словам Старовойтовых поверила девушка. Не они зародили сомнения. Увиденное в квартире заставило Шарапову пересмотреть собственные убеждения. Она ведь помнила, несмотря на весь ужас, который охватил ее тогда, как о своей любви говорил Гончаров. Юля думала об этом и вспоминала, пыталась анализировать, и чем больше, тем лучше понимала поступки Матвея. И пусть всему виной была весна, но вдруг девушке захотелось поверить этому, понять и принять. Дать еще один шанс ему и себе… А еще, и Юля не могла себе в этом не признаться, очень хотелось узнать, какая она, любовь Матвея Юрьевича? Как это — быть любимой им? Что-то подсказывало, если только она отважится, осмелится принять его любовь и открыть мужу свое сердце, обязательно станет самой счастливой женщиной на свете. Если еще не поздно. Если только он сможет простить и поверить ей. Что для этого следует сделать, Шарапова не знала. Чувствовала лишь, ей следует поехать в Москву и быть рядом с Гончаровым. Если он прогонит, не захочет видеть ее, значит, так тому и быть, но попытаться она обязана.
Юля знала, что такое любовь, или, по крайней мере, ей казалось, что знает. Но на самом деле все то, что она чувствовала и чем жила, не имело ничего общего с настоящими отношениями между мужчиной и женщиной. Она вспоминала Ариана и невесело усмехалась. Какими же идиотами они были, глупо цеплялись за то, чего, по сути, и не было! Разделяя одну иллюзию на двоих, они прятались за миражи, которые придумали себе той пьянящей весной. Они обманывали себя, ранили людей, любивших их, скрывая собственные чувства за улыбками. Они бежали за чем-то призрачным. И, в конце концов, это закончилось поздними прозрениями, сожалениями, разочарованием и одиночеством. Она гордо и стойко много лет несла в себе эту запретную любовь, впрочем, как и он. Осознание этого поддерживало и грело, но по-настоящему она так и не узнала, как это — быть просто любимой. Даже в Кашмире, когда свет его зеленых глаз затмевал все другое, это были лишь украденные секунды торопливых прикосновений, взглядов, улыбок. И та ночь была, скорее, сном, который с первыми лучами солнца разбился о реальность. На самом деле все эти годы ее только грели мысли о любви. Но они не имели ничего общего с реальностью. А с Матвеем они могли бы стать счастливыми, если бы не глупое упрямство, гордость да миражи, разделившие их.
Почему так случилось, кто был в этом виноват, Юля не знала. Она сама? Ариан? Матвей? Жизнь? Судьба? Теперь поздно искать виноватых, но стоит попробовать все исправить…
Гроза, бушующая над городом, постепенно уходила. Далеко над домами сквозь дымку облаков выплывали сверкающие, умытые ливнем высотки делового центра. Где-то за ними продолжали кучиться сизые облака, отблески молнии озаряли их голубоватым светом. Еще слышны были дальние раскаты грома. Проливной дождь, обрушившийся на Москву, принес долгожданные прохладу и свежесть. И пусть через несколько часов от нее не останется и следа, Юле, стоявшей у окна и наблюдавшей разгул стихии, хотелось открыть фрамугу и впустить в палату немножко влажного благоухающего воздуха, запаха молодой листвы и цветущих каштанов. Но делать это девушка не стала. Вот уже несколько часов Юля стояла, не шевелясь, скрестив руки на груди, и чувствовала, как гулко бьется сердце. Девушка боялась, и с каждой уходящей минутой страх становился сильнее.
Действие снотворного, которое вместе с обезболивающим Гончарову кололи каждые несколько часов, вот-вот должно закончиться. Близилось время ужина и ежевечерний обход врача. После обеда, настойчиво и решительно, Юля выдворила из палаты госпожу Гончарову. Впрочем, та не особенно и сопротивлялась. Спесь и высокомерие не придавали сил, а возраст и давление давали о себе знать. Случившееся несчастье здорово подкосило ее. И как бы ни пыталась она противиться, но все же согласилась уехать домой и до завтра дать себе передышку, предоставив Юле дежурство у постели сына. Ведь это было единственное, что Шарапова могла сейчас делать, единственное, что от нее ждали. Ни у кого из присутствующих не возник вопрос, а нужно ли это Матвею Юрьевичу? Его мать была не в счет. С самого начала она не желала видеть Юлю своей невесткой и женой единственного сына. Ее желание остаться с мужем наедине ни у кого не вызвало удивления, несмотря на то, что люди, которые бывали в палате Гончарова, знали о перипетиях их семейной жизни. И, безусловно, желая им обоим добра, хотели, чтобы они преодолели разногласия и снова были вместе. Ариан был единственным, кто знал всю правду, но и его Шарапова попросила сегодня вечером не приезжать. Она не могла больше стоять у изголовья кровати, недосягаемая взглядам Матвея. Сегодня она собиралась выйти наконец из укрытия. Но сделать это предпочтительнее без свидетелей, чтобы избежать публичного унижения.
Юля вслушивалась в тяжелое дыхание Гончарова и чувствовала возрастающее волнение. Девушка не знала, что скажет ему. Оставалось лишь догадываться, как поведет себя Матвей. А если он потребует, чтобы она убиралась вон и больше не появлялась в его палате? Что тогда? Впрочем, она почти не сомневалась, что так и будет. У него нет причин поступать по-другому.
Девушка вздрогнула, уловив изменение в дыхании супруга. Частыми и прерывистыми стали вдохи-выдохи. Сдержанный стон вырвался из груди. Юля обернулась
