И сколько еще она сможет бегать, оттягивая принятие решения? Сегодня вот, снова получив поутру завтрак, она сбежала к Олексе.
Давно было запланировано, вписано в органайзер, подарок припасен, Назар предупрежден. А она все-таки удрала.
— Эй, не молчи! — донесся до нее голос друга. — Что, говорю, он натворил?
— Ну а чего вдруг сразу — натворил, — возразила Милана. — Ничего не натворил.
— Ага, ну то есть о ком ты там мечтаешь — я в принципе угадал, так?
— Не будь занудой. И вообще, иногда люди меняются.
— Это кто? Это Шамрай изменился? — опешил Олекса. — Ты забыла, что он в больнице устроил? Полный же неадекват.
— Там все были на нервах. Но и если уж по справедливости, то это он Даньку нашел. А я даже думать не хочу, что могло бы случиться, если бы он его не нашел.
— Если бы не его родственники — то и искать бы не пришлось. И вообще… ай, сама все понимаешь.
— Понимаю, — согласилась Милана. — Но он — не Стах. Тот и раньше был с придурью, чего уж теперь удивляться. А Назар… он — другой. Цветы мне каждое утро присылал. Попросила его остановиться, так он на завтраки перешел. Чудной!
— В смысле — завтраки? — не понял Олекса.
— Ну завтраки. Еда такая, по утрам, — хмыкнула Милана.
— Не понял, он у вас по утрам куховарит? И Павлуша позволила? Так, стоп… ночует он тоже у вас?
— Не знаю я, где он ночует, — буркнула Милана, — а завтраки доставкой присылает. Павлуша, между прочим, умиляется. Походу, они не только борщ обсуждали.
Олекса замолчал. Переваривал информацию, пока в мозгах не щелкнуло, а от этого щелчка даже ухо шевельнулось. Потом почесал затылок и как-то отстраненно сказал:
— Если верить Даньке, то за те бабки, что он на цветы спустил, я бы еще один салон открыл. Правда, что ли?
— Хвастался, оболтус?
— Это же Данька… про тюльпаны летом тоже правда?
— Правда, — кивнула Милана. — И понятно, что Данька в восторге. Но Назар всерьез старается, и у него получается. Они так легко нашли общий язык.
— Откуда ты знаешь, всерьез он старается или не всерьез? Будто бы первый раз старается.
— Вижу. И его вижу, и Даньку.
— Ладно, парень реально счастливый ходит. И как-то стал… обстоятельнее, что ли. Вот только на тебе иначе сказывается влияние вашего старательного.
— Мне не идет быть обстоятельной, — возразила она.
— Да, тебе идут платья от Прада и укладки от Лексы. Еще тебе идут Париж, Нью-Йорк и Милан. В этом ты смотришься органично. А сейчас сидишь тут — как ребенок, который потерялся, и… начинаешь потихоньку его оправдывать. Как тогда. Того и гляди защебечешь на птичьем. Ты что? Опять в него влюбилась?
Милана посмотрела ему в лицо. И молчала. Молчала и продолжала смотреть.
Вот так просто: влюбилась или нет? Опять или заново?
Самой себе этот вопрос она не задавала, а оказалось, что на него так просто ответить. Если быть честной, то просто.
Милана улыбнулась и как-то удивительно легко для женщины, сомневавшейся в каждом шаге последние сорок восемь часов, проговорила:
— Да.
— Чё?!
— Чё-чё, — передразнила она и громче, будто Олекса глухой, повторила: — влюбилась, говорю.
— А… а Джордж Клуни?
Милана снова некоторое время изучала облака. С Давидом они не виделись с того несуразного свидания, испорченного Назаром. Созвонились и как цивилизованные люди двадцать первого века, не дававшие друг другу никаких обещаний, спокойно расстались.
— Мы больше не встречаемся, — сказала, наконец, Милана и улыбнулась. — А мне вот интересно, почему ты всех и всегда называл Джордж Клуни, а? Лень было имена запоминать?
— Так а нахрена их запоминать, ты никого из них не любила, даже Райана. Вот скажи мне, что тебе твой сельский идиот такое показал в этой жизни, что тебя только от него так плющит, а? Я же вижу, что плющит!
— Зеленое солнце, — как когда-то давно, просто сказала Милана. — И я тебя прошу, добавь в свой лексикон его имя. Ради Даньки и ради меня.
— Да пожалуйста, будто от этого твой Назар перестанет быть сельским идиотом. Как ему вообще доверять можно, а? Ты забыла, что он тебе сделал?
Она не жаловалась на память и все прекрасно помнила. Но еще она слишком отчетливо помнила удивительное, давно забытое чувство правильности, накрывшее ее, едва его губы коснулись ее. Оно росло в ней несмотря на разделившую их закрывшуюся за ней дверь квартиры, несмотря на то, что она избегала его на следующий день. И сейчас у Олексы тоже пряталась, все еще не понимая до конца — от него или от себя.
— Я хочу попробовать еще раз, — проговорила она. — С чистого листа.
— Он тебе что-то конкретное предлагал?
— Нет.
— Ну и с чего ты тогда взяла, что он собирается что-то начинать?
— Не знаю… чувствую, — она пожала плечами и вдруг снова рассмеялась. — Иначе зачем он целый барбершоп на цветы перевел?
— Понятия не имею. Пыль в глаза пускает, усыпляет бдительность, решил снова затащить тебя в постель — ты у нас девушка красивая, а сейчас еще и известная. Одно я знаю точно: мудаки вроде этого твоего иди… — Олекса осекся и, ухмыльнувшись, поправился: — этого твоего Назара… они никогда не исправляются. Сколько волка ни корми и все такое. Потому давай смотри в оба. Вот тебе что-то известно про его семью, а?
— Нет, — приуныла она, — ничего мне неизвестно. Он не говорит, я не спрашиваю. Но блин! Какая жена будет терпеть, когда мужик столько времени, сколько он проводит с Данькой, не бывает дома. Тебя б Маруся уже три раза грохнула. А то и больше.
— Ну так ты б спросила, мать! У тебя язык есть же… может, он развелся давно или вообще не был женат. Реально, что ли, от вас не вылезает? Даня не преувеличивает? А то его послушать, он от вас только на работу и ночевать уезжает.
— Не совсем, конечно… — Милана замолчала на мгновение и все же
