всем Ходкевич. – И лучше всего сделать это в окрестностях Дорогобужа, на защищённых позициях! А не зимовать под Вязьмой в поле в случае неудачи!..
И так, в советах, на которых они не могли прийти к какому-нибудь решению, прошли две недели.
Собрался, уже который раз, очередной совет. В середине дня, когда они, комиссары, королевич и гетман, настроенные раздражённо друг к другу, хотели было уже расходиться, поручик Ходкевич доложил, что в лагерь приехали какие-то русские: похоже, боярские дети, говорят, из Вязьмы…
– Зови! – приказал гетман, сразу догадавшись, что это такое.
Поручик вышел. Вернулся он с русскими, которых ввели под охраной гайдуков. Это были боярские дети, мелкие служилые.
– От служилых города Вязьмы! – сообщил один из них. – Воеводы города, Пронский и Белосельский, уехали в Москву! Бросили город!..
Затем он заявил, что оставшиеся в городе служилые и их новый выборный воевода просят королевича пожаловать в город.
Ходкевич на мгновение даже растерялся, соображая, что бы это значило. Не верил он, проницательный и волевой, подачкам Фортуны. Он подозревал, что за этим, легкостью, с какой они получили крепость, кроется что-то опасное, какое-то предупреждение для них.
Но решения он принимал быстро, так же быстро и решительно действовал. Он поднял полки. На пятый лагерь его войско уже стояло под стенами Вязьмы.
В крепость отправились трое посланцев города, доверенные короля, принявшие его сторону, и новый вяземский воевода. Они привели всех в городе к присяге на имя королевича.
После этого Владислав сам вступил в город.
До Москвы оставалось совсем немного, один бросок, одно препятствие. И этим препятствием был Можайск.
* * *
Очередное совещание комиссаров с участием Владислава началось бурно.
– Можайск – это ключ к Москве! – заявил Стравинский.
– Да, взяв Можайск, мы устрашим её! – вторил ему Пётр Опалинский…
Обсудив детали похода на Можайск, они разошлись в тот день. Перед этим договорились, что незамедлительно оформят своё решение документом и приступят к его выполнению.
– Господа, если нет возражений по существу, тогда начнём подписывать! – объявил Сапега.
Он первым поставил подпись под документом в присутствии Владислава.
За Сапегой, аккуратно обмакнув в чернильницу ручку, расписался Яков Собеский. Затем свою подпись поставил епископ Андрей Липский.
– Пан Константин! – пригласил Сапега теперь Плихту, сохачевского Каштеляна.
Плихта встал со своего места, хотел было подойти к столу…
Но в этот момент за стенами избы послышались шум, крики. На несколько минут всё стихло. Затем шум поднялся с ещё большей силой.
Казалось, там, на дворе, бьётся о землю огромный слон, так, что ветхая избёнка содрогается, как в припадке.
Комиссары недоумённо переглянулись. Сапега велел поручику узнать, что там случилось. Тот сходил туда, вернулся и доложил, что там жолнеры и гусары требуют выдачи жалованья.
– Вот мерзавцы! – тихо выругался Сапега так, чтобы слышал только Собеский.
Яков понимающе улыбнулся ему.
Сапега, слегка наклонив голову в знак уважения, обратился к Владиславу:
– Ваше величество, разрешите выйти?
Владислав согласно кивнул головой. Затем он встал с кресла:
– Я пойду с вами!
Это прозвучало в категорической форме.
И Сапега не стал возражать. Хотя там, среди возмущённых жолнеров и гусар, находиться королевичу было небезопасно.
Они вышли из избы. Комиссары во главе с Владиславом остановились на высоком крыльце.
Изба, вся площадь перед ней – всё было как в осаде. Тысячи голов, в доспехах, вооружённые и злые, разгорячённые вином, готовые постоять за своё.
Но Сапеге всё же удалось призвать их к порядку. И когда на площади стало тихо, он обратился к жолнерам и гусарам.
– Господа, прошу не волноваться! За денежными средствами для войска уже посланы в Варшаву, к его величеству! А до тех пор, пока вы не получите жалованье, никаких походов не будет!
Вновь было поднявшееся волнение опять стихло, когда вперёд выступил Владислав. Вскинув руку в знак приветствия на манер древних римских царей, возвращавшихся из похода с триумфом в языческий Рим, он призвал всех к тишине.
Затем он стал подробно объяснять солдатам, что он на них надеется, он на их стороне, он им сочувствует, что им приходится тяжело без денег. Но в этом никто не виноват из присутствующих здесь, из его окружения. Тем более гетман!.. Вина в этом лежит на сейме. На тех сенаторах, которые не желают раскошелиться на войну…
– Да, да! И вам тоже! – бросил он по-юношески сорвавшимся голосом в толпу жолнеров.
Он, ещё молодой, неопытный, уже понимал, что они, наёмники, воюют за деньги, убивают за деньги. Им нужны только деньги, а не его московский престол. Им нет дела до чести короля и его, королевича, да и той же самой Посполитой… Но и понимал он, что им надо польстить, что они люди чести, благородные, возвышенные.
На какое-то мгновение ему показалось, что они поняли его.
Юношеский жар его выступления понравился жолнерам и гусарам. Они с восторгом приняли его.
– Слава московскому государю Владиславу! – разнеслось над толпой, вновь загоревшейся патриотическими чувствами.
Владислав, благодарный, растрогался, улыбнулся по-приятельски гусарам и жолнерам, чтобы ещё больше расположить их к себе.
– Вы все мои друзья, господа! – с жаром вскричал он. – И вместе мы возьмём Москву!..
Сапега, взволнованный не меньше королевича, тоже светился от восторга. Но он был государственник, политик. И уже вскоре у него не осталось и следа от желания реветь вот с этой толпой наёмников, отпетых негодяев.
Ходкевич, не откладывая, встретился с Владиславом, чтобы поговорить о своих опасениях.
– Да, да, мы вынуждены были пойти на уступку жолнерам! Но, ваше величество, промедление в данной ситуации подобно смерти! – начал он. – Русские успеют укрепиться в том же Можайске!
Владислав же стал говорить ему что-то о Польше, о короле…
А он слушал его и в то же время не слышал. И почему-то в памяти всплыл тот случай, что произошёл шесть лет назад, когда он напился с королём и в припадке верности ему бил стаканы о свою голову… Но он тут же выбросил из головы эти мысли и почему-то вспомнил ещё более прошлое.
– Однажды как-то Замойский сказал: «Кость падает иногда недурно! Но бросать её, когда дело идёт о важных предприятиях, не советую!»
Он помолчал. Видя, что королевич не намерен говорить, он продолжил:
– Поэтому нельзя рассчитывать на случай! К следующей летней кампании надо готовиться основательно!
От королевича он ушёл расстроенным. Королевич так и не услышал его доводы. Чтобы заглушить горечь от этого, его потянуло напиться. В это время к нему в стан пришёл Яков Собеский.
– А, пан Яков! – доброжелательно встретил он его. – Проходи, садись!.. Давай выпьем! – предложил он ему.
Он крикнул денщика, велел накрыть на стол.
Тот выполнил это.
– Ну, давай!
