сорокалетней плановой экономикой Москвы. Неостановимый поток иммигрантов в богатые европейские страны таит опасность очередного озлокачествления лозунга «Европы».
Европа как упражнение в ностальгии? Преданность Европе как желание писать авторучкой, когда все пользуются пишущей машинкой? (Точнее, желание печатать на машинке, когда каждый пользуется текстовым редактором?) Уместно отметить, что страны, где сегодня процветает идея Европы, – это те страны, которые в силу ригидной, основанной на страхе, военизированной системы государственного управления и депрессивной экономики стали гораздо менее современными, менее обеспеченными и этнически более однородными, чем западная часть континента. Современная Европа, которую часто – и ошибочно – именуют «американизированной» Европой, гораздо менее европейская. Опыт поездок в Японию в последние десятилетия показал мне, что «современное» не тождественно американскому. (Отождествление модернизации с американизацией и наоборот, возможно, представляет собой совершенно европейский предрассудок.) У «модерна» – собственная логика, несущая новую свободу и несметные разрушения, согласно которой Соединенные Штаты подвергаются трансформации не меньше чем Япония и богатые европейские страны. Тем временем центр сместился. (Однако центр всегда разрушается или изменяется под воздействием окраины.) Лос-Анджелес превратился в восточную столицу Азии, а один японский промышленник, недавно описывая свои планы построить завод на северо-востоке Соединенных Штатов, подразумевал не Массачусетс, а Орегон. Сложилась новая культурная и политическая география, и она будет синкретичной, всё более разрушительной по отношению к прошлому. Будущее традиционной Европы – это «Евролэнд», тематические парки величиной с целую страну, Европа как мгновенное перелистывание назад, Европа, которую местные будут потреблять так же жадно, как туристы (в Европе последнее различие давно стерлось: здесь каждый – турист). Что осталось от Европы высокого искусства и этической серьезности, ценностей частной жизни и замкнутости, приглушенного дискурса, не опосредованного машинами, – от Европы, которая делает возможными кинофильмы Кшиштофа Занусси и прозу Томаса Бернхарда, поэзию Шимуса Хини и музыку Арво Пярта? Эта Европа всё еще существует и просуществует еще некоторое время. Но она будет занимать всё меньше пространства. И всё больше ее граждан и сторонников будут воспринимать себя эмигрантами, изгнанниками и чужаками.
Что станет с европейскими корнями, биологическими и духовными? Не могу придумать более утешительного ответа, чем тот, который дала американская писательница, отвечавшая на вопрос, не утратила ли она свои американские корни после сорока лет жизни во Франции. Гертруда Стайн, а это была именно она, дала ответ, может быть, в большей степени еврейский, чем американский: «А к чему корни, если их невозможно взять с собой?»
1988
Прекомичный плач Пирама и Фисбы
(Интерлюдия)
Стена
Вот я, Стена, сыграл ту роль, что мне дана.
И вот, ее сыграв, уходит прочь Стена.
Сон в летнюю ночь. Акт V, сцена I[27]
Фисба Ее больше нет.
Пирам Она разделяла нас. Мы тосковали друг о друге. Мы отдалились.
Фисба Я всегда о ней думала.
Пирам А я думал, что ты думаешь обо мне.
Фисба Дурачок! (Целует его.) Как часто я тебя утешала. Но я теперь говорю о том, чего никогда не произносила. Каждую мою фразу сопровождала другая, мысленная полуфраза – «Но стена…» Пример: Я собираюсь в «Пари-бар».
Пирам «Но стена…»
Фисба Пример: Что нынче в «Арсенале»?
Пирам «Но стена…»
Фисба Пример: Туркам в Кройцберге живется ужасно.
Пирам «Но стена…»
Фисба Точно.
Пирам Была трагедия. А станет комедия?
Фисба Но мы ведь не станем обыденными, правда?
Пирам Означает ли это, будто мы можем делать всё, что заблагорассудится?
Фисба Я испытываю легкие уколы ностальгии. Ох, человеческое сердце – непостоянная штука.
Пирам Фисба!
Фисба Это не о тебе, милый! Ты же знаешь, я всегда буду твоей. Я хочу сказать, ты всегда будешь моим. Но это одно и то же, так ведь? Нет, я думаю о… ты ведь понимаешь. Я немного по ней скучаю.
Пирам Фисба!
Фисба Совсем немного. (Видит, что Пирам хмурится.) Улыбнись, дорогой. Ох, люди такие серьезные!
Пирам Я страдал.
Фисба Я тоже, по-своему. Не так, как ты, конечно. Но здесь тоже бывало непросто.
Пирам Не будем спорить.
Фисба Мы – спорить? Никогда. (Звуки разрушителей стены.) Послушай! Какие удивительные звуки!
Пирам Жаль, что я не захватил свой кассетный магнитофон. У меня «Сони».
Фисба Я рада, что теперь ты можешь купить себе всё, что захочешь. Я не осознавала, что ты так беден.
Пирам Это было ужасно. Но, знаешь, не без пользы для моего характера.
Фисба Вот видишь! Даже тебе не чуждо чувство сожаления. Американский художник предупреждал меня в прошлом году: «Вы будете скучать по этой стене». (Она замечает, как несколько разрушителей стены напыляют краску на свои кучки выломанных кирпичей.) Они ее улучшают.
Пирам Не будем предаваться ностальгии.
Фисба Но ты ведь согласен – она достойна упоминания. Она сделала нас разными.
Пирам Мы всё равно будем разными.
Фисба Не знаю. Так много машин. Так много мусора. Попрошайки. Пешеходы на перекрестке не ждут зеленого света. Машины припаркованы на тротуаре.
Входит Дух Нью-Йорка.
Дух Ах, город, я узнаю тебя! Твои гей-бары, независимые кинофестивали, мельтешенье смуглых иностранцев на твоих улицах, акулы недвижимости, витрины в стиле ар-деко, твой расизм, средиземноморские рестораны, замусоренные улицы, грубых рабочих…
Фисба Нет! Уйди! Это Беркли Центральной Европы.
Дух Центральная Европа: сон. Ваш Беркли: интерлюдия. Здесь будет Нью-Йорк Европы – так всегда и задумывалось. Всего лишь задержка в шестьдесят лет.
Дух Нью-Йорка исчезает.
Фисба Что ж, полагаю, не всё так плохо. Учитывая, что Нью-Йорк – не Америка, этот город всё же не будет…
Пирам Конечно, конечно, при условии, что он останется потрепанным и будет полон незваных иностранцев (Вздыхает.) Не будем загадывать!
Фисба Да нет же, будем загадывать! Мы разбогатеем. Это всего лишь деньги.
Пирам И власть. Мне это по нраву.
Фисба Мы не требуем ничего, чего бы не заслужили. Мы вместе. Мы свободны.
Пирам Всё происходит слишком быстро. И слишком дорого стоит.
Фисба Никто не заставит нас делать то, чего мы не хотим, пока мы вместе.
Пирам Тяжело думать о людях, которым повезло меньше, чем нам. Но мы ведь постараемся о них вспоминать.
Фисба Мне хочется забыть эти древние истории.
Пирам История – это тоска по дому.
Фисба Выше голову, милый. Свет теперь поделен на Старый и Новый. И мы всегда будем на стороне добра. Отныне.
Пирам Гёте сказал.
Фисба Ох, только не Гёте.
Пирам Ты права.
Фисба Вальтер Беньямин, в последнем…
Пирам Нет, и не Беньямин!
Фисба Верно. (Они ненадолго замолкают.) Пройдемся.
Видно, как по пустому полю приближается вереница торговцев; среди них несколько русских солдат.
Пирам Подумать только: здесь была нейтральная полоса.
Фисба Чем они торгуют?
Пирам Всем.
