Старейший японский обычай. И очень мудрый.
— В том числе и из Осаки?
— Конечно, — ответил Сукэ, не поворачивая головы. У следующей двери-ширмы он остановился. — Входи.
Ширма скользнула в сторону, и вышел Токугава но-Хидетада, приостановившись перед двумя мужчинами.
— Андзин Миура, — проговорил он презрительно. Уилл поклонился от пояса. — Ты теперь звезда на небосклоне Эдо, — сказал Хидетада. — Поэтому я должен приветствовать тебя. До чего дошло — сёгун отсылает меня, чтобы принять своего учителя.
— Мне повезло, что я могу быть полезным принцу, мой господин Хидетада.
— Повезло, Андзин Миура. Помни об этом. Удача приходит и уходит, оставляя человека ещё бедней, чем он был.
Принц шагнул мимо, И Уилл взглянул на Сукэ. Секретарь пожал плечами:
— Тот, кого освещает солнце, должен беречься холодной луны. А сейчас входи. Принц ждёт тебя.
Нагнувшись, Уилл шагнул в комнату и упал на колени. Комната была большая, построенная в виде буквы «Г». В примыкавшей ко входу части находились только две служанки, ожидавших на коленях приказаний своего господина, но не видящих отсюда сёгуна и не слышащих его голоса. Дальше, у угла «Г», сидели две женщины в кимоно. Одна негромко наигрывала печально-прекрасную мелодию на каком-то музыкальном инструменте, вторая была занята шитьём, низко склонившись над разложенной перед ней работой, несмотря на стоящую рядом свечу. Они подняли головы, чтобы взглянуть на пришельца, и тут же снова поспешно отвернулись.
За углом послышался хлопок ладоней. Уилл поднялся и прошёл вперёд. Миновав двух принцесс, он повернул за угол и встал на колени, выполняя коутоу перед возвышением, где сидел и пил чай Иеясу. Подушки сиденья имели специальную спинку с правой стороны, на которую он сейчас и опирался.
— Уилл! Поднимись и пройди сюда. Дамы, вы можете идти.
Принцессы поклонились. Поднявшись, они снова поклонились и исчезли за углом. Уилл опустился на колени у самого возвышения.
Иеясу посмотрел на него.
— С того самого момента, как ты вошёл в город четыре часа назад, я почувствовал облегчение на душе.
— Неужели может быть, что вас подводит сила духа?
— Сила духа? На ней держится всё это здание, Уилл. Даже больше — вся страна. Неудивительно, что иногда я чувствую себя усталым. Знаешь, что я сделаю, Уилл? Я отрекусь. Так я решил.
— Отречётесь от титула сёгуна, мой господин? — Уилл не поверил своим ушам.
— Почему бы и нет? Это старый японский обычай. Микадо довольно часто отрекаются от власти. Конечно, раньше их к этому принуждали сёгуны для обеспечения преемственности собственной власти. Но в моём случае всё проще — мой сын Хидетада вполне справится с обязанностями сёгуна. В стране сейчас мир. Зачем мне цепляться за власть, за ответственность? Я отойду от дел, уеду в Сидзюоку и там построю себе замок. И знаешь, что я сделаю потом? Я напишу кодекс бусидо — закон самураев, чтобы дать моим воинам ясные указания к достойной жизни.
— Вы смеётесь надо мной, мой господин.
Иеясу хлопнул в ладоши, и одна из служанок внесла поднос с сакэ. Принц налил, протянул чашку Уиллу.
— Выпей. А потом скажешь, почему ты примчался в Эдо. Что-нибудь не так с твоей женой?
— С ней всё в порядке, мой господин.
— И она готовится стать матерью?
— Да, мой господин, уже скоро.
— Что ж, поздравляю тебя, Уилл. Так в чём же дело?
— Новый корабль почти готов, мой господин. Вы можете готовиться, чтобы принять его и благословить его спуск на воду.
Иеясу допил из чашки и протянул, чтобы служанка снова наполнила её.
— Новый корабль. Это выдающееся событие. За ним последуют другие корабли. Более крупные, а, Уилл?
— Если захотите, мой господин. Или если этого захочет ваш преемник на посту сёгуна.
Иеясу улыбнулся:
— Хидетада захочет того, чего захочу я. Не сомневайся в этом, Уилл. Корабли — это будущее моей страны, я говорил тебе это ещё несколько лет назад. Но тебя беспокоит, что Хидетада станет правителем?
— Кто я такой, мой господин, чтобы меня беспокоили мои правители? Достаточно того, что мной правят.
Иеясу задумчиво посмотрел на него.
— Тебе не идёт выглядеть японцем — пытаться выглядеть японцем, — подражать нашим манерам и речи. Я люблю тебя такого, каков ты есть, за твою грубую прямоту, за честность. Хидетада не так хорошо относится к тебе, как я. Может быть, он ревнует к тебе. Очень многие ревнуют к тебе, Уилл. Но они ничего не смогут сделать, ведь тебя люблю я.
— А после того, как вы покинете этот мир, мой господин?
— Они всё равно ничего не смогут сделать, я обещаю тебе. Мы, японцы, чтим своих предков и их заветы. А когда предок — величайший из всего рода, каким буду я, ему оказываются ещё большие почести. Теперь, когда ты здесь, я хотел бы поговорить с тобой. Беседа с тобой, Уилл, — это всё равно что открыть окно и впустить струю свежего воздуха в комнату. И я хочу, чтобы так оставалось и впредь. Как ты мог догадаться, я вовсе не устал от управления страной. И никогда не устану. Но есть много проблем. Осака, Ёдогими. Мальчишка Хидеёри, который скоро станет мужчиной. Ты не задумывался над этим, Уилл?
— Нет такого человека в Японии, кто хоть раз не задумался бы над этим, мой господин.
— Это правда. Это беспокоит нас всех. Так вправе ли мы свести на нет все то, за что сражались у Секигахары, то, за что было пролито столько крови? Знаешь, о чём мне докладывают? Что португальские священники-миссионеры проводят больше времени в Осаке, чем в своих церквах. Что в амбарах Осакского замка постоянно находится двести тысяч коку риса на случай осады. А в последнее время они вдруг начали закупать большое количество пороха и огнестрельного оружия. Может быть, даже пушки, если они смогут найти их.
— Разве вы не можете помешать этому, мой господин?
— Открыто — нет. Я не могу сделать ничего. Даймио идут за мной только потому, что больше не за кем. Но они боятся меня, а не любят. Про себя они повторяют — скоро появится новый предводитель. Когда Хидеёри станет мужчиной.
— Но он же тронутый, мой господин.
— Так говорят, Уилл. Так говорят. Знай я это наверняка, я спокойно спал бы в своей постели. Но знаю ли я это наверняка? Я не видел его с тех пор, как ему было пять лет от роду. Я пригласил его в Киото на свадьбу моей внучки, но он не захотел приехать. Ёдогими тоже не захотела. Она сказала, что скорей убьёт себя, чем выйдет из Осакского замка. Я снова
