смелее. Пред нами в странах чужеземных тьма врагов. Страшны они в неистовстве своем: от своего меча мужи их смерть принять готовы. И, сказывают, их клинки остры… И послал тогда Угэдэй-хан вослед Субэдэй-батору Бата, Бури, Мунха, Гуюга (сыновья Джучи, Чагатая, Тулуя и Угэдэй-хана соответственно. — А. М.) и прочих многих доблестных мужей своих…“ И повелел еще Угэдэй-хан: „Да отошлют властители уделов в сей поход самого старшего из сыновей своих! И те наследники, кои уделов не имеют, равно и темники, и тысяцкие, и сотники с десятниками и прочие, кто б ни были они, да отошлют в поход сей самого старшего из сыновей своих! И все наследницы, и все зятья пусть старших сыновей в рать нашу высылают!“ И повелел Угэдэй-хан предводительствовать в походе оными мужами Б ату…»[978]
Назначая главнокомандующим в западном походе Бата, Угэдэй-хан подтвердил верность повелению Чингисхана, который в свое время поручил выполнение той же задачи старшему сыну Джучи, а после смерти последнего — его преемнику Бат-хану. К тому же «земли кипчаков, булгар, ясов, русов, которые, вводимые в заблуждение обширностью своей территории, не покорились окончательно, граничили с владениями Бата». И он был прекрасно осведомлен о внутреннем положении в тех краях, местных условиях, боеспособности местного населения, особенностях того или иного народа. Очевидно, Великий хан учел и мнение прославленного монгольского военачальника Субэдэй-батора, который прежде учил Джучи, а затем и Бата военному искусству. Следует подчеркнуть, что Угэдэй-хан поступил очень мудро, назначив этого 65-летнего монгольского богатыря главным советником вновьиспеченного главнокомандующего. По выражению историка-евразийца Э. Хара-Давана, Субэдэй-батор стал «направляющим умом этого похода, как и последующего европейского…».
До Э. Хара-Давана военный историк XIX в., генерал-лейтенант Генерального штаба России М. И. Иванин, не называя имен Субэдэй-батора и Бат-хана, фактически описал их заслуги и роль в этом походе: «…Походы Батыя, завоевавшего в несколько лет обширные земли от Иртыша до Адриатического моря и от реки Кама до Кавказа и Дуная, были плодом не столько дикой храбрости и многолюдства, сколько хорошего устройства войск, обучения их действовать оружием, производить тактические движения, а также искусных соображений, основанных на верных сведениях о странах, в которые монголы вносили войну… Не следует принимать их (походы Батыя. — А. М.) за одно вторжение толпы дикарей, но должно предполагать искусно соображенный план…»[979]
В основу этого плана была положена доктрина «всемирного единодержавия» или доктрина тэнгэризма Чингисхана. Наши источники свидетельствуют о том, что сначала русским князьям, а затем и правителям европейских государств через главнокомандующего монгольскими войсками Бат-хана были переданы послания Угэдэй-хана, в которых содержался основанный на упомянутой выше доктрине приказ Великого монгольского хана «подчиниться Сыну Небесного Владыки, Великому монгольскому хану, который по воле Всевышнего Тэнгри является Властелином всей Земли. Все, кто подчинится, станут нашими подданными, все, кто не подчинится, будут уничтожены».
Именно об этом свидетельствовал русский архиепископ Петр, прибывший в 1245 г. на Лионский собор: «…Они веруют в единого владыку мира (Всевышнего Тэнгри. — А. М.); поэтому, когда направляли крутенам (русским) посольство, поручали обратиться с такими словами: „Бог и сын его — на небе, Чиркан (Чингисхан) — на земле“… Намерены они весь мир себе подчинить, и предопределено свыше, что должны они весь мир за 39 лет опустошить, подтверждая это тем, что как некогда божественная кара очистила мир потопом, так и теперь нашествие их очистит этот мир разрушительным мечом»[980].
В 1236–1237 гг. первыми ощутили на себе силу «разрушительного меча» монголов волжские булгары, кипчаки (половцы) и аланы.
Для Бат-хана, осуществившего первую часть своего плана — подчинившего Кипчакскую степь, как считал М. И. Иванин, «завоевание или ослабление Руси было необходимостью». Вот что он писал по этому поводу: «Оборонительная сила кочевого народа, не отделенного от других народов неудобопроходимыми и обширными степями, — слаба; для него надобно более, нежели для народа оседлого, удаляться от соседства сильных государств и окружать себя непроходимостью степей. Народы оседлые строят для своей защиты оборонительные линии, крепости, содержат по границам войска; народы кочевые, в противоположность этому, для усиления обороны своей стараются окружать себя обширностью, безводием и непроходимостью степей и исправной сторожевой службой: это — лучшая их оборона. Итак, избрав местом своих кочевок пространство земель от нижнего течения Урала до Днепра и Дуная, Батый почел необходимым поработить или значительно ослабить Русь, Польшу и Венгрию»[981].
На военном совете, который состоялся осенью 1237 г., монгольское командование решало вопрос о тактике завоевания Руси. Бат и Субэдэй-батор настаивали на завоевании сначала разрозненных княжеств ее северной части, а затем южной. Гуюг и Бури уговаривали всех захватить сначала Киев и другие города южной Руси, которые находились недалеко от их тогдашней стоянки в Кипчакской степи. Как пишет современный биограф Бат-хана, монгольский ученый Д. Цахилган, доводы Бат-хана и поддержавшего его Субэдэй-батора оказались весомее: «Войска южнорусских княжеств под натиском монголов могли отступить и соединиться с „северными“, и тогда одолеть их объединенные силы было бы трудно. К тому же, пока монголы воевали бы с „южанами“, северные княжества могли бы объединить и свои усилия в борьбе с общим врагом. Поскольку княжества северной Руси в военном и экономическом отношении намного превосходили южнорусские, понятно, какая опасность в случае объединения их войск грозила монголам. Поэтому Бат-хан, воспользовавшись тем, что княжества северной Руси не спешили объединять свои дружины, избрал тактику молниеносных нападений на каждое отдельное княжество. Поскольку территория северной Руси изобиловала реками, озерами и болотами, было решено начать поход, когда водные преграды покроются льдом, что было крайне важно для монгольской кавалерии…»[982]
Всякий раз, когда монголы хотели завоевать очередную страну или город, они направляли к власть предержащим послов с призывом к повиновению. Имперский закон — «Книга Великой Ясы» Чингисхана — на этот случай предписывал: во-первых, «в тех указах, что рассылались по окружным странам, призывая их к повиновению, не прибегать к запугиванию и не усиливать угроз, хотя правилом для властителей было грозиться множеством земель и мощностью сил и приготовлений. Наоборот, в виде крайнего предупреждения писать единственно, что если [враги] не смирятся и не подчинятся, то „мы-де что можем знать. Древний Бог (Всевышний Тэнгри. — А. М.) ведает“. И во-вторых, „не заключать мир с монархом, князем или народом, пока они не изъявили полной покорности“».
Очевидно, с требованием покориться прибыли и послы Батыя в Рязань. В этом находила свое реальное воплощение «доктрина всемирного единодержавия», упомянутая выше.
Следует заметить, что русские летописцы, описывая события начала ордынского периода, либо не понимая, о чем идет речь, опускали подобные подробности, либо пересказывали их «по-своему».
Так, «Тверская летопись» зафиксировала прибытие монгольского посольства к рязанскому князю следующим образом: «В
