усмехнулся он.
— И чем все закончилось?
— Ну, я ж к тебе вечером вернулся.
— Подожди, — нахмурилась Яра. — Это что, уже при мне было?
Гриша кивнул.
— Но почему ты мне не рассказал?
— А зачем тебе знать все? Я ценю твой спокойный сон. Ну, так что? Пойдем?
Он был серьезен. И смотрел на нее предельно серьезно и внимательно. «Ну же, — говорил его взгляд, — ты же хотела развлечений, эмоций, впечатлений. Так вперед!» Яра снова перевела взгляд на тарзанку. На очередном искателе приключений застегивали страховку. А потом он сорвался с балки под мостом и рухнул вниз, несколько секунд провел в полете, чтобы затем подпрыгнуть на веревке словно кукла, закачаться туда-сюда.
«Дерзай!» было написано на бумажке, которую она достала из печенья.
И кровь взыграла. Неужели Гриша правда решил доказать ей, что она трусиха? Тогда пусть подавится.
— А пойдем! — вскинула она брови, принимая вызов.
Он усмехнулся — отчего-то мрачно — подозвал официанта, расплатился и встал из-за столика. Яра тоже поднялась, но не так легко, как ожидала. Ноги вдруг стали ватными и от волнения затошнило.
Она поняла, что не стоит этого делать, еще когда они подходили к месту. Но вокруг стояли люди, и Гриша уверенно шел вперед, и, как обычно бывало в таких случаях, у Яры просто отнялся язык. Надо было сказать: да ну тебя к черту, маньяк адреналиновый, я передумала, а ты, если хочешь — прыгай, я посмотрю, мне и так впечатлений хватит. И в какой-то момент она даже сумела разжать губы, чтобы произнести вместо этой фразы что-нибудь попроще, например, просто «пошла-ка я отсюда», но тут оказалось, что тарзанка свободна и кроме них нет никого, кто желал бы самоубиться. Гриша быстро переговорил с парнем-распорядителем и подозвал ее к себе.
— Давай вместе, — сказал он без всякой улыбки.
И все так же внимательно смотрел на нее, словно чего-то ждал. Чего?
И она убедила себя, что он ждет ее капитуляции. Хочет насладиться ее слабостью. И что она не имеет права сказать «нет». Не вправе выставить себя перед ним такой никчемной.
— Сердечных заболеваний нет? — спросил парень, подошедший к ним с ремнями.
Яра покачала головой.
А потом посмотрела через перила вниз. Лучше бы она этого не делала. И дело было не в высоте. Дело было в том, что там под мостом плескалась река. Мутная вода билась о бетонные опоры, будто пыталась забраться, вскарабкаться по ним вверх, добраться до нее, и Яра точно знала, что окажись она в этих волнах, уже не выберется. Вода сомкнется над ее головой, и не важно, сколько ее будет сверху, сколько ей не хватит для того, чтобы глотнуть воздух — десять сантиметров или пары миллиметров — легкие обожжет, и в открывшийся в попытке сделать вдох рот хлынет смерть…
Инструктор что-то говорил, привязывая ее к Грише. Река плескалась под ними, и звук этот больше всего напоминал Яре жадное чавканье. Река ждала ее. Радовалась скорой встрече. В голове шумело, звуки ушли, тело онемело, а перед глазами осталась одна вода, кажется, Яра видела ее уже не наяву, а просто как некий образ, который тащила за собой всю жизнь с тех пор, как тонула пятилетней в нескольких метрах от берега, и страх — ледяной, абсолютный, сковал, подчинил себе. Она забыла о том, что рядом Гриша, и что их полет завершится в нескольких метрах над водой. Она приготовилась умереть.
А потом Яра ощутила, как Гриша дернул ее в сторону, но не туда, куда им предстояло упасть, а туда, где была пешеходная дорожка. От этого толчка она чуть не упала, и он подхватил ее под руку.
— Все, все, — шепнул он. — Мы не прыгаем, пойдем отсюда.
И она обнаружила, что на ней нет обвязки.
Гриша вел ее прочь от этого места, прочь с моста, и она позволила себе повиснуть на нем, пока они спускались вниз: сама она сейчас не в состоянии была до куда-то дойти. Под мостом было прохладно. Река текла в десяти метрах от места, где они остановились, вздыхала недовольно: сегодня ее жертва снова от нее ускользнула. Яра села на песок, сжала голову руками и заплакала, не стесняясь немногих прогуливающихся по берегу людей.
Гриша опустился рядом и обнял ее. Сопротивляться не было сил. А потом он неожиданно набросил ей на голову свою ветровку. Яра рванулась, пытаясь высвободиться, но он не дал.
— Просто дыши, — попросил он. — При нехватке кислорода мозг рассматривает эту проблему как первоочередную и кидает все ресурсы на ее решение. Так можно преодолеть истерику, вызванную шоком. Давай, вдох-выдох.
И Яра послушалась. Ветровка прилегала к лицу, и дышать действительно было тяжело, но, что удивительно, она и впрямь успокаивалась постепенно. И в конце концов она, насколько это было возможно спокойно, положила ладонь ему на предплечье и сжала. Гриша понял и ветровку убрал. Яра сделала несколько глубоких вдохов. До чего хорош был прохладный сырой воздух.
— Зачем ты меня туда потащил? — прошептала она: язык ворочался с трудом. — Зачем ты это сделал?
— Это не я сделал, это ты сделала. Зачем-то пошла. Ты могла бы сказать «нет» в любой момент. Ты же прекрасно знаешь, что я бы вытащил тебя из крепления, даже если бы нам уже сказали прыгать. Яра, ответь мне, зачем люди терпят?
И, несмотря на собственные шок и испуг, Яра заставила себя поднять голову. Не так-то уж и часто Гриша посвящал ее в свои философские измышления.
— В смысле? — хрипловато спросила она и шмыгнула носом.
Григорий отстранился и набросил ветровку ей на плечи. Потом снова обнял.
— Ну вот ты сейчас почему не сказала, что не хочешь? И почему за все эти годы ты ни разу не сказала мне, что несчастна со мной? Прям вот так, прямым текстом?
— Я говорила…
— Да, начинала, причем иносказательно, а потом соглашалась со мной, когда я говорил, что все нормально. Я себя не оправдываю. Просто это как с прыжком. Ты пошла со мной, и в какой-то момент поняла, что пожалеешь, но вместо того, чтобы отказаться, просто стояла и ждала, когда тебя сбросят с балки. Зачем?
И правда. Зачем? Неужели страх показаться глупой и трусливой оказался сильнее инстинкта самосохранения? Яра уткнулась Григорию в футболку, вдохнула запах. Он пах все так же: родным хорошо известным ей
