и все же ее распирало любопытство, обычное любопытство, присущее следователю, раскрывающему преступление.
Она прошла в гостиную – на полу лежал слой пыли, на диване в последнее время никто не сидел, чайный столик никто не двигал, да и по запаху было ясно, что комнату уже давно никто не проветривал. Она заглянула на кухню, потом в обе спальни и кабинет, сопоставила текущие показания счетчиков воды и электричества с прошлым месяцем – все говорило о том, что в последний месяц здесь никто не проживал. Но где тогда жил Му Дафу? Интуиция подсказывала, что он переселился к Бай Чжэнь.
66
Вернувшись на квартиру в кампусе Сицзянского университета в корпусе №51, Жань Дундун толкнула дверь в кабинет и увидела спящего за рабочим столом Му Дафу, в углу лежал скатанный в рулон спальный мешок, одна из стеклянных дверок книжного стеллажа была разбита, на полу там и сям поблескивали осколки. Она окликнула мужа по имени, он не откликнулся. На цыпочках она вошла внутрь, но осколков оказалось гораздо больше, чем ей показалось сначала, они виднелись повсюду. Тогда она осталась у порога и снова, уже громче, позвала мужа. Его плечи дернулись, он поднял голову и испуганно посмотрел на нее таким взглядом, словно его поймали на месте преступления. Лицо его осунулось и потемнело, подбородок и щеки заросли бородой.
– Когда ты вернулся? – спросила она.
– Разве все это время я находился не дома?
– Это невозможно, ведь неделю назад я своими глазами видела, как ты буквально вылетел из дома с чемоданом в руках.
– Ты издеваешься? Наши чемоданы стоят на балконе и ждут, когда же ты возьмешь их в путешествие.
Она вышла на балкон и увидела два чемодана, свой и его, они стояли, прижавшись друг к дружке, словно влюбленные. Может, он поставил сюда чемодан только что? Может, он вернулся на минуту раньше, чем я, и просто притворился спящим? Ей вдруг вспомнился американский триллер «Газовый свет» с участием Ингрид Бергман, в котором главный герой, боясь разоблачения, придумывал одну за другой различные ловушки, пытаясь свести жену с ума. Способен ли на такое Му Дафу? Она провела по его чемодану указательным пальцем, на кончике пальца неохотно собралась пыль. Тогда она уже средним пальцем провела по своему чемодану, и на среднем пальце тоже собралась пыль. Итак, оба пальца были испачканы, это напрягло ее так же, как если бы она ляпнула масляное пятно на новую блузку. Судя по всему, оба чемодана находились на балконе одно и то же время, к ним уже давно никто не прикасался, а это свидетельствовало о том, что Му Дафу никуда с чемоданом не выходил. «Неужели у меня была галлюцинация? Может, Му Дафу вышел тогда один, а чемодан остался дома?»
Она вернулась к кабинету и мысленно спросила себя: «Почему он не убрал разбитое стекло?» И тут же дала ответ: «Не хотел, чтобы я входила и беспокоила его». Опершись о косяк, она произнесла:
– Я же все-таки не слепая. Если ты все это время был дома, то почему я тебя не видела?
– Скорее всего потому, что твое внимание было сосредоточено на чем-то другом. К тому же я все время проводил в кабинете и выходил поесть, помыться или сменить одежду, когда ты уже засыпала. Чтобы тебя не раздражать и не будить громкими звуками, я даже не пользовался электробритвой.
– А как же быть со следами жизнедеятельности – с грязной посудой, одеждой, содержимым холодильника? Как я могла не заметить всего этого?
– Это выше моего понимания. Я думал, ты знаешь, что я дома, но просто не хочешь со мной общаться. Мне даже в голову не приходило, что ты меня не замечала. Скорее всего, ты была очень сосредоточена на чем-то другом, может, с головой погрузилась в свой собственный мир или стала воспринимать меня как часть себя. Если какая-то часть никак о себе не заявляет – не кричит, не зовет, не ноет, – то ты и не помнишь о ее существовании, точно так же как ты не помнишь про аппендикс или желчный пузырь.
– Но что ты целыми днями делал в своем кабинете? И почему закрылся?
– Я работал над статьей, когда уставал – спал на полу, проснувшись, снова приступал к работе. Не веришь, сама посмотри, за неделю я написал больше тридцати тысяч иероглифов.
Он развернул экран компьютера, чтобы она увидела заполненную текстом страницу. Она, прищурившись, скользнула взглядом по экрану, в глаза ей бросилось словосочетание «деревенская культура». И правда, та самая тема, которой он всегда занимался.
– А шкаф в чем перед тобой провинился? – спросила она.
– Прости. Когда закончу, позову мастера, чтобы вставил стекло.
– Можно мне взглянуть на твои подошвы?
– Зачем? Неужели тебе где-то попались отпечатки моих ног?
Она поторопила его настойчивым жестом, после чего он задрал ноги. Едва не задохнувшись от испуга, она произнесла:
– На этот раз я все-таки вспомнила о твоем существовании.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что я почувствовала боль.
Он опустил голову и посмотрел на свои подошвы, из них торчали осколки, вокруг ран уже запеклась кровь.
– Жуть, – вырвалось у него. – Я даже не заметил, как порезался.
– То есть ты не почувствовал осколков?
– Но осколки же не знают, что такое боль.
Она принесла щетку с совком и принялась подметать пол.
– Кончай подметать, – сказал он. – Мне надо походить, чтобы вызвать вдохновение.
С этими словами он встал и босиком прошелся по полу. Она услышала хруст, в его подошву вонзился еще один осколок. Но он, словно ничего не замечая, так и продолжал ходить взад и вперед.
– Стой! – выкрикнула она.
Он остановился. Закончив подметать, она вынула осколки из его ног и произнесла:
– У тебя совсем уже крыша поехала?
– С чего бы это?
На его уставшем лице появилось подобие улыбки, он выдавил ее с таким же усилием, как будто выдавливал зубную пасту из почти пустого тюбика.
– Тебе надо показаться доктору Мо.
– Я в полном порядке, зачем мне к нему идти?
– Если ты в полном порядке, то зачем нарочно топчешься по стеклу? Ты вообще видел, что зарос, как обезьяна?
– Правда? Я уже сто лет не смотрелся в зеркало.
С этими словами он подошел к стеклянной дверце шкафа и, увидав свое отражение, ужаснулся – он стал вдруг себе и отвратителен, и жалок, однако попытался все обратить в шутку:
– Кто бы мог подумать, что из какого-то эмбриона может вырасти такой красавец?
– Не надо терпеть, тут уже явный диагноз.
«А как быть, если не терпеть, – подумал он, – не можем же мы взять и свихнуться сразу оба?» Но вслух он сказал:
– Не переживай, у меня такой вид оттого, что я слишком сильно погрузился в работу.
– Я переживаю из-за своего дела, а ты-то из-за чего?
«А то ты не знаешь? – едва не вырвалось у него. – Ведь твое настроение перекидывается и на других, а переживаю я из-за того, что переживаешь ты». Но вслух он сказал:
– Я много всего перечитал, и знаю, как с этим справиться.
– И как же?
– Все, что ты копишь в душе, нужно выложить на бумагу, как эти тридцать тысяч иероглифов. Когда я их написал, мне сразу стало легче. Многие писатели пользовались этим приемом, чтобы привести в порядок душевное состояние. Хочешь? Можешь проверить.
– У меня другой случай, я каждый день общаюсь с каким-то демоном и должна держать его в своем сердце, чтобы понять, что он из себя представляет. Когда я это пойму, то смогу взять его под контроль. Ты мне в этом деле не помощник. Ты слишком упрощенно все понимаешь, куда тебе с этим справиться.
«Слишком упрощенно? Почему же мне тогда кажется, что у меня более сложный случай?» – подумал он.
67
Вечером он сходил в парикмахерскую, сбрил бороду и остриг под короткий ежик уже много лет назад отпущенные волосы. Пока волосы прядь за прядью падали на пол, им овладела такая же грусть, как при виде осеннего листопада. Чикающие звуки ножниц неприятно раздражали слух, вызывая неприятие.
