у тебя, мой мальчик, нет вопросов к нашему гостю, то мы будем заканчивать этот разговор.
— Есть, — сказал я. — Один вопрос.
— Задавай!
— Кто рассказал вам о готовящейся русскими спецслужбами спецоперации? — спросил я фон Лангермана, глядя ему прямо в глаза.
— Неизвестный мужчина, который позвонил в наше консульство в Санкт-Петербурге, — спокойно ответил немец.
Я понял, что барон действительно в прошлый раз не врал, но это было очень странно — по звонку незнакомца привести в боевую готовность столько военных и магов. Что-то там было нечисто.
— А кто это был? Эльф? Орк? Человек? — задал я уже второй вопрос.
— Не знаю. Мы разговаривали с ним по телефону, — ответил фон Лангерман.
— Ты всё-таки мне не поверил, когда я сказала, что он не солгал во время нашего первого разговора? — спросила меня бабушка усмехнувшись. — Зря.
— Я Вам поверил. Поверил, что Вы не ощутили лжи с его стороны, — сказал я. — Просто я подумал, вдруг его сильная защита в тот раз помогла ему нас обмануть? Вы сами посмотрите, это же очень странно, так серьёзно отреагировать на звонок незнакомца. Почему они ему поверили?
— А почему ты это спрашиваешь у меня, а не у него? — удивилась бабушка.
— Простите, — сказал я ей и снова обратился к барону: — Скажите, почему вы поверили звонившему? Почему не подумали, что это шутка?
— Потому что звонивший сообщил факты, которые заставили нас ему поверить, — ответил фон Лангерман.
— Какие именно факты он вам сообщил?
— Он назвал имена трёх курсантов, сбежавших из центра «Ост», и сообщил, что они похитили сотрудника центра, которого мы считали погибшим. И назвал его имя тоже.
— Какого сотрудника?
— Войцеха Яроша.
От этих слов меня прошибло, будто от сильного заклятия магии воздуха — молнии или чего похлеще. Подозреваемых в предательстве резко стало меньше. Ни отец, ни бабушка не знали про Яроша. Даже если бы я им и проболтался, что притащил с собой из Восточного «языка», то уж имя его точно не стал бы называть. В Петербурге больше подозревать было некого. А в Новгороде и Москве про Яроша знали единицы. Круг подозреваемых сузился настолько, что теперь их можно было в прямом смысле пересчитать по пальцам одной руки.
Глава 26
После допроса фон Лангермана у меня было полчаса, чтобы переодеться и подготовиться к отправлению в Потсдам. Не так уж и много времени, поэтому я поспешил в свою комнату. Придя к себе, обнаружил там напольную вешалку, на которой висели строгий чёрный костюм, белая рубашка и бабочка. Рядом с вешалкой стояли чёрные лакированные туфли.
Намёк я понял и начал переодеваться. Но едва я расстегнул первую пуговицу на рубашке, в дверь постучали. Я подошёл к двери, отворил её и увидел на пороге слугу. Он протянул мне телефон и сказал:
— Вам звонят, Ваше Сиятельство! Ваш отец.
Я уже давно бросил все попытки объяснить бабушкиным слугам и помощникам, что меня не надо называть по титулу — это было бесполезно. Только Тойво и Дьяниш называли меня князем, а все остальные в имении, и даже Ристо — Ваше Сиятельство. Поблагодарив слугу, я взял у него телефон и поздоровался с отцом.
— Здравствуй, сынок! — донеслось из динамика. — Я рад, что ты вернулся живым. Надеюсь, у тебя всё нормально.
Слово «сынок» резануло слух — отец раньше всегда называл меня исключительно по имени, причём только Романом. Уменьшительно-ласкательных версий я от него не слышал. А тут вдруг «сынок». Было очень непривычно, но что скрывать, приятно. К тому же я достаточно неплохо знал своего отца — он не любил притворяться, и если он меня так назвал, то это не ради чего-то, а потому что захотел назвать именно так. А вот почему захотел — это было для меня загадкой.
— У меня нормально, — ответил я. — Можно даже сказать, что хорошо. Бабушка дала мне таких телохранителей, что у меня просто не было шансов не вернуться.
— Приятно это слышать. Скажи, а ты, случайно, не знаешь, почему мне не звонит Воронцов?
— Знаю. Потому что спецоперация ещё не закончена. Она пошла не совсем по плану, всех ребят освободить не получилось, — я решил не раскрывать подробности, но сильно врать тоже не стал. — Сейчас ситуация сложная. Но я надеюсь, что в ближайшие дни получится договориться с немцами и обменять ребят. Нам есть что им предложить. Но война тоже не исключена.
— То есть, официально ваша спецоперация не закончена и когда закончится неизвестно?
— Я не думаю, что всё это продлится долго.
— Воронцов жив?
— Да.
— Это хорошо. Надеюсь, он не забудет позвонить сразу же, как вы всё закончите.
— Я сам могу позвонить.
— Спасибо, но я бы предпочёл получить официальную информацию от Воронцова.
— Я попрошу Ивана Ивановича, чтобы он этот момент проконтролировал.
— Тогда я продолжаю ждать звонка.
— Папа! — громко сказал я, испугавшись, что отец на этом закончит разговор.
— Я слушаю тебя, — ответил отец.
— Раз уж ты позвонил, скажи, как там Маша и Андрей?
— У них всё хорошо. Но ты можешь сам позвонить им в любой момент и поговорить с ними.
— Я постоянно об это забываю, — признался я. — Обязательно на днях позвоню. Вот как только закончим с ребятами.
— Желаю удачи, — сказал отец и, выдержав небольшую паузу, добавил: — Береги себя, сынок!
— И ты тоже, папа.
Отец сбросил звонок, а я подумал, как же мне не хочется, чтобы снова вспыхнула война между Петербургом и Новгородом. Отец не был таким, как его представляли Романов или Милютин. Он не был кровожадным и жестоким. И я был уверен, что он не хотел воевать с людьми. Но отец оказался заложником совершенной дикой ситуации, доставшейся ему в наследство от деда, не знал, как из неё выйти, и шёл до конца — к катастрофе и своей возможной гибели. Это было страшно, но я ничего не мог в этой ситуации поделать. Пока не мог.
Я положил телефон на столик и начал переодеваться. Постарался отогнать мысли о противостоянии Петербурга и Новгорода, и у меня это получилось. Но зато сразу же вернулись мысли о предателе. Пока переодевался, прикидывал,
