королевы, и Дерслав Наленч доказывал, что в приоретете будут те, кто требовал Пяста.
Среди тех находились Бартош из Одоланова, много одинаково могучих, доблестных и сильных. Также за ними была значительнейшая часть духовенства, которое, хоть громко не отзывалось и деятельно не выступало, благоприятствовало Наленчам… потому что их оттолкнул налог с лана, а подчинение общему праву поколебало его положение.
Так это собрание ещё долго ночью совещалось в сарае; на следующий день, связанное крепким словом, оно неспешно разбрелось в разные стороны.
VIII
Замок в Золоторые, который защищали крепкие стены и две реки, несмотря на усилия Судзивоя из Шубина, Яська Кмиты и других, собранных вокруг, чтобы не дать Белому князю распространиться, защищался в течение всей зимы, ещё защищался весной…
Князь, хотя меньше других, может, приложил усилий к такому стойкому сопротивлению, был им горд и только себе его приписывал.
Даже перед Фридой, которая уже хорошо его знала, он хотел разыгрывать роль героя, а так как ему было стыдно за поражение под Гневковом, которого не мог забыть, приписывал его как раз в то время произошедшей перемене в вооружении польских рыцарей.
Правда, Раковы, которые с Людвиком Венгерским прибыли на службу в Польшу, вооружены были копьями и щитами.
Более старое польское рыцарство ездило с арбалетом; у пояса был крючок; пригнувшись к коню, оперев арбалет о ногу, натягивали его. Также они вооружены были рогатиной, которая была привязана на коне за луку и волочилась за ними, с тех пор называемая влочной; а с бока носили мечи. Эти рогатины и даже арбалеты бросили ради копий; князь приписывал поражение под Гневковом тому, что у его солдат их не было, а у тех были. Князь каждый день повторял: «Если бы не копья! Если бы не эти проклятые их копья!»
Но для защиты замка ни влочны, ни копья нельзя было использовать. Поставили под стенами, сделанные мельником Ханком, тараны и разные машины для метания тяжёлых снарядов, собирали камень, готовили смолу, были в состоянии повышенной готовности. Тем временем, когда Былица, который позорно сбежал из-под Гневкова, вернулся, объясняясь и оправдываясь, принял его князь и вернул былое расположение, и даже превозносил его над Дразгой и другими.
Былица умел снискать милость, очень превозносил ум и отличное мастерство князя.
Белый тоже говорил о нём, что человек был распущенный, заносчивый, но для неожиданных экспедиций, для смелых нападений не было ему равного.
Действительно, Былица имел нюх дикого зверя, имел ловкость рыси или лесной кошки, которая притаится в дебрях и нападает на свою жертву сверху, как молния.
В течение этих нескольких месяцев с кучками людей, проворных, как он, он много раз вырывался из замка, и хотя на него устраивали засады, не попадаясь в них, он нападал на сёла, на усадьбы, на маленькие отряды войск, не давая им отдыха. Эти грабежи хорошо ему удавались, и большой ущерб был нанесён Судзивою из Шубина.
Дошло до того, что отряды, приведённые им из Куявии, устремились в глубь Великопольши, похитили, что могли, а, изгнанные, спрятались в замковые стены. Князь воспользовался ими равно как командир, который всегда умел себе присвоить львиную долю добычи. Самым большим приобретением было то, что Золоторыя оборонялась и отбивалась.
Сам князь в этих грабежах и походах активного участия не принимал, но ему казалось, что ими распоряжался. А когда ему сопутствовала удача, его дух рос. Фрида была очень довольна, что почти постоянно видела его занятым своим делом, вовсе не думающем о том, чтобы подчинился преимуществу Судзивоя и испугался его сил.
Князь весьма рассчитывал на способности Ханки, на помощь, какую могли ему дать новые машины и лодки, им построенные. Иногда на них вооружённые группы отправлялись по Висле и грабили прибрежные поселения. Поэтому богатого мельника и его зятя из Золоторыи не отпускали, пожалуй, только по одному и ненадолго, одного всегда задерживая как заложника.
Ханко, который имел проницательные глаза и видел, что это всё должно закончиться, хотел как можно скорее оттуда выбраться и вернуться к своим мельницам, и добиться милости у воеводы Судзивоя. Он начал всё чаще отлучаться, посылать людей в разные стороны, наконец заметили, что он вяло следил за тем, что ему поверили.
Фрида с женской проницательностью давно опасалась в нём предателя, князь смеялся над этим страхом.
Примерно за неделю до Зелёных святок, заподозрив его сильнее, когда Ханко снова просился в Брест, Бодчанка тайно послала за ним человека, который должен был выслеживать его шаги. Тот скоро вернулся с сообщением, что мельник от него ускользнул, исчез, но у него было сильнейшее подозрение, что он направился в лагерь Кмиты, к которому стягивались и другие силы.
Ждали его возвращения.
Белый, которому забили голову неминуемой изменой, как только старый мельник вернулся, велел немедленно позвать его к себе.
В натуре слабого и вспыльчивого человека было то, что, когда что-нибудь принимал к сердцу, становился жестоким. Ему также было важно, чтобы Фрида не упрекала его в слабости.
Князь сам спустился в нижнюю комнату, в которой слуги уже держали приведённого мельника. Старый тучный человек был бледен и дрожал, но из его глаз, кроме тревоги, и ужасный гнев брызгал. Белый налетел на него, разъярённый как кабан.
– Говори правду, – крикнул он, – я всё знаю! Ты со своим зятем затеял предательство! Вы контактируете с воеводой, хотите выдать ему меня и замок.
Ханко, сложив руки, бормоча, отпирался.
Смелый взгляд, который был в противоречии с униженной физиономией человека, разозлил Белого.
– Прикажу пытать тебя! – воскликнул он.
– Мучьте меня, как хотите, – простонал Хенко, – я невиновен.
Когда на князя нападало это состояние безумия, от слова до дела было недалеко.
Он хотел его немедленно пытать, но оказалось, что тех клуб, верёвок и всего оборудования, какое в то время использовали для вытягивания суставов, в замке не было.
Подозреваемый Ханко ушёл бы, может, если бы на пороге не показался Былица, который везде навязывался князю, со злой улыбкой на скривившихся губах.
У него была серьёзная обида на мельника, потому что не дал ему обобрать себя, и обходился с ним презрительно.
– Милостивый князь, – сказал он, переступая порог и низко кланяясь. – Не нужно ни клуб, никаких инструментов, мы и без этого умеем вытягивать из людей правду.
Белый слушал.
– А как?
– Пусть ваша милость мне позволит, я его тут сразу как следует исповедую.
Ханко поглядел на него, словно умолял о милосердии, но было уже слишком поздно. Былица желал мести.
Посередине комнаты стоял тяжёлый, огромный дубовый стол; по
