советский вуз приняли Надежда Константиновна Крупская и Анатолий Васильевич Луначарский.
Воронеж стал университетским городом. Сюда прибыли крупные ученые: медики, биологи, историки, математики, химики.
Были привлечены к работе в университете и местные силы. Первый курс экономической географии прочитал статистик Воронов. В дальнейшем Иван Карпович читал здесь лекции по истории педагогики и по английской литературе. В некоторых документах его именуют профессором. Было ли это звание присвоено Воронову официально или просто закреплено «де‑факто» — не знаю. Сам он в биографической справке, хранящейся в областном архиве, пишет кратко: «преподавал в вузах».
Но и не только в вузах!
В мемуарах нашего земляка, работника искусств Г. С. Малюченко, опубликованных в сборнике «У истоков» (Москва, изд. ВТО, 1960), неоднократно упоминается имя Воронова. Автор рассказывает, как 20 февраля 1918 года в Воронеже в торжественной обстановке открылась Народная театральная студия. С докладом выступили: режиссер Б. Тодорский и «бывший земец» И. Воронов, первый — «О моральном облике советского актера», второй — «О роли мечты в театре».
Одновременно Воронов работал над книгой «Бунаков и его просветительская театральная деятельность». С Н. Ф. Бунаковым Иван Карпович был лично хорошо знаком.
Отмечает автор также, что на режиссерско-инструкторском отделении Тодорский и Воронов вели почти все курсы. Иван Карпович прочитал цикл лекций по истории европейского театра. Особо — о театре Шекспира. Главы большой статьи о Шекспире печатались в 1922 году в журнале «Искусство и театр».
...Георгий Степанович Малюченко. В двадцатые годы его еще мало кто звал по отчеству, разве только в служебной обстановке. Для многочисленных товарищей и сподвижников своих — актеров, художников, литераторов — он был Жорж, человек неукротимой энергии, фантаст и чудодей.
Худой, долговязый, весь словно на шарнирах, в нелепом рыжем парике (стригущий лишай еще в школьные годы оставил его голову начисто безволосой), он мог легко стать мишенью не только для добрых усмешек, но и для едких издевок, если бы не угадал своего призвания.
Забавные и огорчительные недостатки своей внешности Жорж Малюченко превратил в свои достоинства. Он избрал для себя роль эксцентрика и завоевал широкую популярность среди интеллигенции города.
Доводилось ему бывать и конферансье, и куплетистом, и исполнителем шаржированных зарубежных танцев, и чуть ли не клоуном-коверным. И всякий раз он пожинал бурные овации.
Но главное было не в этом. Главное — Жорж Малюченко с фонтанирующей активностью стремился искоренить старое, буржуазное, искусство и насадить искусство новое, пролетарское.
Это он, облеченный должными полномочиями, закрыл в Воронеже так называемый «Интимный театр». И это он, Жорж Малюченко, стал организатором Народной театральной студии.
Сейчас Георгию Степановичу Малюченко, вероятно, под восемьдесят. Недавно я разыскала его в Москве, и мы долго беседовали.
Старые воронежцы, мы с Георгием Степановичем вспоминаем родных, друзей и знакомых, уже много лет назад ушедших, и тех, кто покинул нас совсем недавно, и ныне здравствующих, вспоминаем как первую любовь советскую молодость нашего родного города — двадцатые годы.
Я спрашиваю Малюченко о дяде Ване.
— Человек интеллекта, очень глубокого интеллекта, — говорит Георгий Степанович, — в то время я даже не полностью это сознавал. Уж слишком он был скромен, застенчив, замкнут. Но когда иной раз неожиданно распахнется, рассказывал прелюбопытные вещи. Вы знаете, что в Лондоне он встречался с Кропоткиным?
Нет, я не знаю. Я впервые слышу об этом.
— А с Сулержицким он был накоротке, даже затевали организовать коммуну, кажется на каких-то островах. Вот в каком это было году — не скажу. Да вы почитайте мемуары Сулержицкого, может, там где-нибудь упомянуто.
Я смотрю во все глаза. Никогда ничего подобного не слышала. Не мистификация ли это со стороны прежнего, пробудившегося Жоржа? Вроде непохоже. Может, память подводит, перепутал с кем-нибудь? А если правда? Сколько еще «белых пятен» в биографии моего дяди Вани!
— Дружил он с профессором педагогики Вентцелем.
Ну, это мне известно.
— К Андрею Платонову относился с нежностью и восхищением.
Это я тоже сама помню. Заговорив о Платонове, Георгий Степанович еще больше преображается:
— Ох, какие номера мы с Андреем откалывали! Он ведь считал, что переделка природы — этап мировой революции. Увлекался гидрофикацией.
Я начинаю немного настораживаться. Что-то тут не совсем так.
Андрей Платонов был потрясен засухой и голодом двадцатого — двадцать первого годов. Действительно, был убежден, что надо напоить сухие земли водой, а болотистые осушить, и одна из важнейших задач населения планеты будет решена — человечество получит вдоволь хлеба. В то время он отдал всего себя черновой, практической работе мелиоратора. Но чтобы «номера откалывать» — это не в его стиле.
Впрочем, Георгий Степанович недолго оставляет меня в недоумении. Оказывается, некоторые опыты по механизированному орошению Платонов проводил сам, лично в пойме реки Воронеж, никаких сметных ассигнований на это не предусматривалось, а затраты были необходимы. Вот тогда инициативная группа (подразумевайте — Жорж Малюченко) и предложила устроить платный бал-концерт со сбором в фонд отдела гидрофикации.
Огромная афиша возвещала, что три часа все участники бала будут находиться под водой. Билеты покупали нарасхват, сбор превысил ожидания.
Бал-концерт удался. Была отличная музыка и сольные номера певцов, мелодекламаторов, и выступления жонглеров, и танцы, танцы, упоительные танцы. Все так слаженно, безостановочно, в таком вихревом темпе, что публика не успевала опомниться.
И только уже под утро какой-то зануда чиновник вспомнил: а где же рекламированная вода? Раздались возмущенные голоса, упреки в обмане.
Платонов — он тоже присутствовал на балу до конца — смущенно потупился. А распорядитель (несомненно Жорж, и Георгий Степанович этого не отрицает) эффектным жестом (о, это был великолепно отработанный театральный жест!) простер руку вверх. Потолок был высокий, дамы и кавалеры задрали головы. Там, в самом зените, рядом с главной люстрой было подвешено ведро с водой. Грянул такой хохот, что ведро закачалось...
— А литературные вечера в клубе «Железное перо»! — воодушевленно рассказывает Георгий Степанович. — Воронов их посещал изредка, Платонов — постоянно. Вы-то сами хоть немного помните?
Увы, о клубе «Железное перо» я знаю только из вторых рук: от Володи Кораблинова, ныне известного писателя; Кости Михнюка, фотографа-художника; Бориса Бобылева, журналиста (теперь, конечно, всех их величают по отчеству) . Самой мне памятен не клуб Комсожура — Коммунистического союза журналистов, а это здание, даже точнее — витрины самой шикарной в дореволюционном Воронеже кондитерской мосье Жана. За зеркальными стеклами были выставлены роскошно изукрашенные торты, обольстительные пирожные и в каких-то необыкновенных фужерах — фирменный компот. Мой друг, Наталья Николаевна Жильцова, говорит, что однажды ей довелось отведать этого компота на новогодней елке у своей одноклассницы.
