а стал одним из ведущих учёных-физиков СССР. Академик Солнцев тоже был включён в состав группы Завенягина, но не поехал. Накануне поездки 73-летнего учёного не стало.
…Смеркалось. Замелькали горы. Алексей стоял в коридоре купейного вагона и продолжал смотреть в окно. Общаться ни с кем не хотелось, отвечать на многочисленные вопросы не входило в его планы. Лучше так: спокойно в одиночестве смотреть в окно и предаваться раздумьям о пережитом и увиденном. Группа Завенягина двумя неделями раньше отправилась домой специальным самолётом, а его, Балезина, неожиданно «навестил» старый недруг – язва. После острого приступа пришлось лечь в госпиталь и подлечиться, а домой отправляться поездом. Их купейный вагон, в котором ехали офицеры, переполненным не был – основная масса военнослужащих уже вернулась домой. Но шуму хватало: пили, произносили тосты за Победу, за Сталина, что-то рассказывали, хохотали.
Табачный дым висел по всему вагону. Алексей был единственным человеком в штатском, и на него поглядывали с любопытством. Молодой майор-лётчик с орденами и медалями на груди, встав рядом, вежливо предупредил: «Вы бы отошли от окна… постреливают здесь…» Балезин молча, кивком головы поблагодарил майора, как бы говоря этим, что информация принята к сведению, и продолжил смотреть за окно на погружающиеся во тьму отроги гор. Вспомнился украинский городок, где он родился. Мать и отца он помнил плохо. Дядька Антон и его торговое семейство? Что-то помнится, вот только живы ли они? Сколько же лет он не был на своей малой родине? Много… не то 33, не то 34 года. А городок-то, наверное, весь разрушен… Как уехал в Петербург к тётушке, так больше в городке и не появлялся. И могилу тетушки, милой Елизаветы Юрьевны, с 1919 года не навещал. Надо, надо будет обязательно съездить и на родину, и в Питер.
А ночью действительно стреляли, и одиночными, и автоматными очередями. Бил пулемёт, рвались гранаты. Слышался звон разбитых стёкол. Потом с товарного, первого по счёту вагона поезда, раздались ответные очереди, и, судя по звуку, калибром выше. Но поезд шёл без остановки.
* * *
Львов… при немцах – Лемберг. Первая остановка на советской земле. Город, основанный ещё в ХIII веке князем Даниилом Галицким. И вокзал старинный, просторный, с застеклённой крышей. Пассажиры вагонов не торопясь спускались на перрон, курили. Вокзалом мало кто интересовался, все разговоры касались ночного обстрела. Высоченный полковник-артиллерист, возмущаясь, перекрывал своим баритоном голоса всех: «Это что же получается: война полгода, как закончилась, а по нам стреляют!» Другие высказывали примерно то же, показывая на следы от пуль и осколков – почти на каждом вагоне они были видны.
Балезин стоял невдалеке от общей массы и невольно слышал разговоры. От весёлого вагонного настроения, царившего накануне, не осталось и следа. Алексей приблизительно знал оперативную обстановку в здешних местах, знал, что в горах скрываются банды украинских националистов, но не мог представить, что те орудуют так нагло. Ладно ещё, что в первом вагоне были пулемёты…
– О чём задумался, детина? – знакомый голос пропел почти под ухом. Балезин медленно повернулся. Фёдор Ершов в форме полковника НКГБ широко улыбался, как в лучшие довоенные времена. Обнялись. Лицо Алексея тоже просветлело – это была их первая встреча после окончания войны. Балезин в поезде ни с кем не общался, и пассажиры вагона сейчас, во время остановки, с интересом наблюдали за ними.
– Слушай, Лёха, ты не держи на меня зла, – как-то неуверенно начал Фёдор. – Я тогда… ну, в Москве наговорил тебе всякой ереси…
– Да ладно, проехали. – Алексей хлопнул его по плечу. – С Победой тебя!
– И тебя!
Остановка поезда была 40 минут. Времени было достаточно, но разговор не клеился. Алексей почувствовал, что их встреча неслучайна.
– Ты здесь какими судьбами? – спросил он.
Лицо Ершова вмиг стало серьёзным, чёрные цыганские глаза загадочно блеснули.
– Я приехал за тобой.
– То есть как за мной? – опешил Балезин. – Арестовать собрался?
– Не согласишься – арестую. – Ершов попытался улыбнуться, но это у него плохо получилось.
Алексей непонимающе смотрел на друга, а Фёдор с оттенком торжественности произнёс:
– Во всём Советском Союзе ни один человек не сможет нам помочь, кроме тебя!
– И в чём же будет состоять моя помощь?
– Так я тебе и сказал при всех. Поехали, узнаешь.
– Ну, так заходи в вагон, место тебе найдём.
– Шутишь всё..
И тут Алексей заметил, что за спиной Ершова вырос бравый, крепкого сложения капитан, очевидно, один из его помощников. В руке у него Алексей увидел… свой чемодан.
– В машину! – скомандовал Ершов.
Капитан удалялся быстрым шагом. Для него тяжёлый чемодан был, как говорят в народе, что слону дробина. Балезин не на шутку рассердился и схватил Ершова за грудки:
– Ты что, Фёдор, с ума сошёл? Мне домой надо!
– Тише ты, – шёпотом отозвался Ершов. – На нас смотрят.
Уже в машине, немного остыв, но всё ещё негодуя, Балезин сказал:
– Полковник Ершов, вы занимаетесь самоуправством. Мы с вами работаем в разных управлениях.
– Да, но нарком у нас один. И я с его заместителем всё согласовал.
– Что согласовал?
– Что я могу тебя привлечь… правда, с твоего согласия…
– А я тебе это согласие дал?
– Пока нет, но думаю, дашь.
За окном автомобиля менялись улицы незнакомого города, неторопливо шли редкие прохожие, но Балезину было не до них.
– Ты хоть в машине скажи, в чём дело. Почему я такой хороший, такой избранный, что только один могу помочь?
– Скажу, скажу… да ты сам всё увидишь.
– Так говори, не тёмни… Кстати, куда мы едем?
– В женский монастырь.
Балезин даже привстал в машине:
– Ты что, совсем рехнулся?
– Да потерпи, ты, потерпи, – вздохнул Ершов и тут же рявкнул на водителя: – Чего плетёшься? Давай живее!
И черный трофейный «мерседес» задрожал на львовской брусчатке.
* * *
Ершов не соврал. В этом зловещем здании когда-то действительно располагался женский монастырь Ордена Святой Бригиды. Построенный в старинном римско-католическом стиле для девушек из благородных семей, монастырь просуществовал с 1614 по 1784 год, когда по инициативе австрийских властей, сменивших в Галиции поляков, он был закрыт, а его здание превращено… в тюрьму. Тюрьма, получившая название Бригидки, продолжала действовать и в польский, и в советский периоды, в том числе и в декабре 1945 года.
«Мерседес» Ершова пропустили без всякой проверки. Дежурные у ворот взяли под козырёк – видимо, хорошо знали, кто в машине. Выйдя на тюремный двор, Балезин, нахмурившись, огляделся по сторонам.
– Что, не нравится? – угадал его мысли Фёдор и усмехнулся. – Знал бы ты, Лёха. Какие здесь когда-то паночки проживали…
Но
