Грохнул выстрел, и над селеньем взмыла стая испуганных туканов. Прежде, чем рухнуть на землю, Дух Смерти успел обернуться и увидеть своего убийцу.
Вокруг стоял невообразимый шум: индейцы галдели, женщины плакали, Камаюк, волосы и одежда которого моментально вспыхнули, истошно кричал. Иштван перевел дух и подскочил к колдуну.
— Мертв.
Он наклонился было к костру, чтобы попытаться вытащить жреца, но Апу Ума решительно его отстранил:
— Нет! Пусть отправляется к Супаю!
Иштван отошел, с содроганием наблюдая, как дикарь корчится в огне. В воздухе поплыл запах горящего мяса. Обступив костер, инки смотрели на агонию жреца. Тот уже не кричал, а хрипел. Наконец послышалось что-то похожее на поскуливание, и он затих.
Иштван почувствовал дурноту. Эти вопли и запахи напомнили ему ведьму, сожженную когда-то на его глазах в Париже. Помнится, она прокляла всех, кто с интересом и равнодушием наблюдал за казнью, а потом началась давка, в которой погиб его отец.
«Я ведь был в числе зрителей, — вдруг подумал священник, — значит, тоже проклят. Быть может, поэтому мои дети умирают?»
Костер постепенно затухал, и инки осторожно вытащили почерневший труп. Иштван, очнувшись от воспоминаний, обернулся к вождю:
— Почему он это сделал, Великий Вождь?
— Душа его была трусливей лани. Он мог стать хорошим жрецом, но страх победил. Камаюк не верил тебе. Может быть, даже ненавидел. А Духом Смерти восхищался. Я видел, как Айа Найа сверлит его взглядом, и был готов стать преградой на его пути. Но не успел.
— Но кто стрелял?
Вождь усмехнулся и кивнул в сторону росшего неподалеку раскидистого фикуса. Возле него стоял Сампа Анка, все еще сжимая в руках ружье. Иштван шагнул к нему и с благодарностью обнял.
— Спасибо! Ты все это время сидел в засаде?
Юноша улыбнулся и кивнул, но тут же в глазах его мелькнула тревога.
— Что теперь будет, Амаута? Нзамби придут мстить за Духа Смерти?
— Нет, конечно. Думаю, просто умрут с голоду.
Он не ошибся. Когда двумя неделями позже Иштван и Сампа Анка наведались в дом колдуна, они нашли там полтора десятка разлагающихся трупов.
Дни складывались в месяцы, месяцы — в года, а Иштван все жил среди индейцев, не переставая надеяться, что судьба улыбнется ему, и он сможет добраться до мест, где обитают европейцы. Дикари любили «белого брата» всем сердцем, но его душа рвалась к цивилизации.
Сампа Анка женился на красивой, скромной девушке, у них родился сын. Иштван искренне радовался за друга, но каждую ночь видел во сне, как обретает вожделенную свободу.
После гибели колдуна священник стал героем племени. Сочтя момент благоприятным, он снова обратился к Апу Уме с просьбой отпустить его.
— Ты сам видишь, Великий Вождь, что я предан тебе и твоим людям. Я избавил вас от проклятия Грозных полнолуний. Почему же ты думаешь, что я выдам вас белым?
— Я верю тебе, Амаута, — вздохнул тот. — Если сердце твое рвется в Куско — иди. Но никто из нас не сможет тебя сопровождать, ведь мы сразу станем там рабами. А один ты дойти не сможешь. Даже вдесятером дорога туда трудна и опасна.
Поразмыслив, Иштван понял, что вождь прав. Ему ни в жизнь не добраться до европейцев в одиночку. Оставалось ждать в надежде на чудо.
Однажды Апу Ума предложил священнику отправиться в горы.
— Я хочу показать тебе наши рудники, Юла Амаута.
Иштван несказанно обрадовался — неужели он попадет в Анды? Оттуда до поселений белых рукой подать. В ночь перед отъездом он почти не спал, обдумывая план побега.
Но когда наутро увидел, что в путешествие вместе с ним собрались двадцать вооруженных воинов, он приуныл. Будь их два-три человека, улизнуть было бы куда проще.
По проложенной в сельве тропе отряд спустился к реке, и Иштван открыл рот от удивления: в небольшой бухточке стояли пироги и то самое судно, на котором он когда-то прибыл из Счастливой Лузитании. «Оказывается, у них есть от меня тайны».
Путешественники погрузились на корабль и направились вверх по течению. Плыли недолго, и вскоре после полудня причалили к противоположному берегу. Отсюда начиналась еще одна тропа, прорубленная в тропическом лесу. Путаясь в папоротниках и спотыкаясь о торчащие корни, отряд, к большому недоумению Иштвана, направился на юго-восток. Любопытная обезьянка-игрунок сопровождала их, прыгая с ветки на ветку.
Вскоре дорога пошла в гору, и идти стало еще труднее. Часа через два джунгли поредели, и путешественники вышли к холмам, грядой уходящим к горизонту.
— Ну, вот и пришли, — весело сообщил Сампа Анка. — Ты не устал, Амаута?
— Так это не Анды? — Иштван не мог скрыть разочарования.
— Нет, конечно. Но и здесь немало серебра.
Священник огляделся и уточнил:
— Это какое-то ответвление от Анд?
— Да нет же, Амаута. Просто несколько холмов в сельве.
Иштван до боли закусил губу, чтобы не застонать. Так значит, бежать бессмысленно! Они по-прежнему находятся посреди джунглей.
— Тебе здесь не нравится, белый брат? — обеспокоенно спросил Анка, заметив огорчение на лице друга.
— Нет-нет, все в порядке, — через силу улыбнулся Иштван.
— Пойдем, мы покажем тебе наши рудники.
В сопровождении воинов они направились вверх, аккуратно обходя торчащие тут и там кактусы, а потом взяли левее. С другой стороны холм круто спускался к небольшой ровной площадке. Воины откатили в сторону валун, и Иштван увидел вход в пещеру.
Они зажгли факелы, привезенные из селения, и вошли внутрь. Видимо, изначально пещера была совсем небольшой, но трудолюбивые инки углубили ее и в разных направлениях прорыли несколько штолен.
— Смотри, вон там, видишь? — воодушевленно сказал Сампа Анка. — Вдоль стены идет золотая жила. А здесь начинается серебряный рудник. Когда возникает надобность, мы отправляем сюда людей, они работают вот такими айри.
Он указал на сложенные у стены инструменты, напоминающие кирки.
— Да, — кивнул Иштван, — в Европе используют похожие. Но что вы делаете с рудой? Апу Ума говорил, что вы разучились ее плавить.
— Ты прав, Амаута. Во времена Великой Империи наши предки умели добывать из киновари ртуть и с ее помощью при выплавке получали чистейшее серебро и золото. Теперь нам недоступен этот способ, мы используем простые печи, поэтому плавим серебро низкого качества.
Они долго ходили по штольням, разглядывая сверкающие в породе звездочки и прожилки.
«Господи, да здесь богатства на несколько жизней! — с восторгом думал Иштван. — Нужно придумать, как оформить эти холмы на себя, когда я вернусь к европейцам. Сокровища должны быть моими!»
