Закончив готовку, мы сидели на могучих табуретах и поглощали по-быстрому наструганные Наськой бутерброды, когда Оля вдруг подняла голову и, вынув из ушей наушники карманного приёмника, сообщила: — Только что передали. Конвой уже переправился через Ориноко и сейчас выходит из Речного.
Я удивлённо посмотрела на неё: — А разве от Речного…
— Обычно да, едут сами, — перебила меня Оля, — но меня просветили, что, когда приходит первый, после сезона дождей, конвой из Порто-Франко, комендачи специально встречают его в Речном и ведут колонну до центральной площади, а там уже торжественная встреча.
Тут Настя, запихивая одной рукой в рот недоеденный бутерброд, другой схватила меня за плечо и потянула за собой.
— Теве пова… — она пропихнула остаток бутерброда внутрь себя, — тебе пора одеваться.
— Так вроде бы…
— Пошли, пошли, — Настя затащила меня к себе в комнату, — Вот!
Первое, что я почувствовала, войдя к ней — это довольно сильный запах автомобильного полироля. К пустующей кровати была прислонена моя «асфальтовая» ножка. Было видно, что над ней здорово потрудились, и она сверкала как новенький «бумер». Рядом на покрывале лежали отглаженные топик и юбка с поясом, с ТОГО вечера, а перед кроватью стояла правая босоножка…
У меня всё стало расплываться в глазах. Наська, которой я как-то в подробностях рассказала о том вечере, втихую всё для меня приготовила.
Усевшись на кровать рядом с ножкой, я разделась, сняла обычный протез…и наткнулась взглядом на протянутый Настей пакетик.
— Это тебе, — она смутилась и шаркнула ножкой.
В пакетике были чёрные и, скажем так, весьма эротичные стринги и бюстик. Я подняла взгляд на Настю, та потемнела и смутилась ещё больше.
— Ну чего ты так смотришь? Мне действительно хочется братика или сестричку, вот я и решила посодействовать.
От такого Настиного пассажа я сложилась на кровати втрое и смогла нормально дышать не раньше, чем через пару минут. Проржавшись, я надела Наськин подарок, кстати, действительно весьма симпатичный и пришедшийся по размеру, потом быстро упаковавшись в протез и прикид, отправилась в свою спальню делать макияж.
Наська вошла вслед за мной и, увидев как я зависла в размышлении над коробкой с тенями, громко заорала: — Оля! Иди сюда! Помоги маме накраситься, а то она от волнения такое нарисует, что от неё гиены шарахаться будут!
Вот зараза!
Демидовск
40 число 02 месяца 22 года. 15 часов 58 минут
Настя
Мы вышли из дома и уселись в «индусика». Маму я безо всяких отправила на пассажирское место, а то, не дай бог, ещё впишется в кого-нибудь. Старшие Горобцы уселись за нами, а Оля и короед — в заднем отсеке. Проверив, на всякий случай, не забыла ли Оля видеокамеру, я уселась за руль, и мы поехали в сторону центральной площади.
Возле неё нам, в отличие от обычных дней, пришлось здорово повертеться, прежде чем удалось припарковать «индусика». И это несмотря на то, что Демидовск строился по стандартам провинциального американского города, где на двух человек — одна машина. Это мне как-то подробно объяснил мой одноклассник Игорь Шереметьев, его отец как раз занимался строительством.
Народу было не просто много, а очень много, я такое количество людей в одном месте последний раз видела ещё на Старой Земле. Мы потихоньку протолкались вперёд и пристроились там, откуда была видна улица, ведущая к южному КПП.
— Пап, смотри, какие классные машины! — короед дернул Олег Палыча за руку и показал на три хищного вида автомобиля, которые я уже пару раз встречала на улицах города. Возле среднего стоял высокий и худой старик во френче с отложным воротником. Он повернул свою совершенно седую голову в нашу сторону, и я с изумлением узнала в нём Аверьянова.
— О! А Старик тоже встречает, — Олег Палыч чуть наклонил голову к короеду и продолжил, — а машины эти называются «Тигр», и ездит на них Аверьянов. Помнишь, он поздравлял нас по телевизору с Новым годом?
Тем временем, Аверьянов подошёл к грузовику, игравшему роль трибуны, и поднялся на него. Его мгновенно окружили четверо бойцов с автоматами и в бронежилетах, а я вспомнила разговоры об убийстве, в прошлом году, Демидова — второго отца-основателя протектората, и подумала, что такая охрана — вещь правильная.
В громкоговорителях раздалась пара щелчков, потом очень противный то ли визг, то ли стон, и загремел марш «Прощание славянки», а из-за поворота в конце улицы выехала четырёхколёсная бронемашина со здоровенной пушкой и уже за ней показались первые машины конвоя.
Я посмотрела на Сашу. Она опять была вся на нервах, и я, подумав, подкинула ей вопрос:
— Мамочка, а что это за «ка-бэ-эм», я таких раньше не видела? Да ещё с такой здоровой пушкой.
Саша сначала непонимающе посмотрела на меня, но потом до неё дошёл смысл вопроса, и она, легонько щёлкнув меня по носу, ответила:
— Это французский «Панар» «а-эм-эл девяносто», и пушка на нём девяностомиллиметровая. Для такой лёгкой машины дура, действительно, неслабая, — затем обняла меня правой рукой и, чмокнув в висок, добавила, — Ну ты…
В этот момент «Панар» остановился напротив машины-трибуны, музыка стихла, стоявший в люке башни человек повернулся к Аверьянову и, приложив руку к виску, отрапортовал. Аверьянов кивнул и что-то ответил. «Панар» покатил к выезду с площади, а комендачи стали пропускать на площадь машины конвоя и выстраивать их в четыре колонны. Люди стали выходить из машин и, проходя между ними, подходить к трибуне. Тут я поняла, что наше место не совсем удачное, нам хорошо видно Аверьянова, а вот переселенцев мы видим слева-сзади и не всех.
Когда переселенцы собрались перед трибуной, Аверьянов толкнул короткую речь. Её смысл сводился к тому, что «здесь огромный, новый мир, здесь работы много больше, чем людей, здесь все очень рады новым людям и приветствуют всех, кто сделал выбор в пользу протектората». Если честно, я слушала речь вполуха, как и Саша, стараясь высмотреть в толпе переселенцев её семью. В конце Аверьянов предложил новеньким разместиться в гостиницах и общежитии для переселенцев и немного отдохнуть, а с двадцати часов, на центральной площади и в парках, начнутся гуляния, будут концерты самодеятельности и танцы.
Новоприбывшие стали расходиться по своим машинам, из толпы старожилов начали выходить люди, кое-кто из них стал выкрикивать имена и фамилии тех, кого они рассчитывали встретить.
Саша неудержимо рванулась к машинам переселенцев, мы все двинули за ней. Догоняя её, я тихонечко молилась про себя за то, чтобы её семья, и обязательно Серёжа, были здесь.
Мы с ней вошли между второй и третьей колоннами. Саша стала идти помедленнее и крутить головой на обе стороны. Мы прошли мимо здоровенного старого грузовика с краном над кабиной, и тут из-за его прицепа вышел, и повернулся к нам спиной, молодой парень. Прежде чем я сумела сообразить, что он мне кого-то напоминает, Саша изо всех сил закричала:
