Затем я вытащил свой ноут и показал Дику и Мадлен наши видео, в том числе и с поездки на водохранилище. То, что мы завалили гиен, их не особо удивило, а вот наша дочура вызвала явный интерес. Мадлен, слегка смутившись, всё-таки поинтересовалась — как нам, таким ещё молодым, удаётся ладить с цветной девочкой?
Я, будучи весьма далёк от нюансов внутриамериканского «заленточного» бытия, сначала не понял смысл вопроса, и лишь потом до меня дошло — для Мадлен, чернокожий, это, как правило, бездельник сидящий на вэлфере[93] и приторговывающий наркотой. Понятно, что стереотип, но стереотипы тоже на пустом месте не рождаются.
Поулыбавшись я предложил ей загибать пальчики и начал перечислять Наськины добродетели — учится, практически на одни пятёрки, с любовью и старанием растит дочку, грамотно строит мужа (тут Мадлен бросила взгляд на Дика и чуть заметно улыбнулась), готовит — пальчики, не то что оближешь, проглотишь, ну и, в качестве вишенки на торте, работает, и не официанткой в закусочной, а на весьма ответственной работе. К слову вспомнилось, что Настя ещё до моего полёта в Евросоюз, как-то рассказывала, что к ним в отделение приезжал на протезирование парень из Форт-Ли. И тут же подтвердилась прописная истина, что любой город — это большая деревня. Настин пациент оказался парнем одной из подруг Мадлен и, по её словам, у него сложилось самое благоприятное впечатление, как от пребывания в Наськином отделении, так и от общения с ней, а Дик, выслушав рассказ жены, высказался в смысле, что наша дочура могла неплохо прижиться и здесь.
Я, если честно, даже не сразу и сообразил, что Насте выдали роскошный заочный комплимент, ибо чернокожих, в здешних палестинах, не шибко приветствовали, а скорее даже наоборот…
Мои воспоминания прервал шлагбаум Южных ворот. Вовремя затормозиви предъявив документы комендачам, я покатил домой, предвкушая встречу с семьёй и радость Сашки от припасённого подарка.
Войдя в прихожую, я обнаружил там всю женскую часть нашей семьи. Саша сидела в своем кресле, сложив руки на шарике живота, а дочура стояла рядом, держа на руках мелкую.
После объятий и поцелуев Настя вручила дочку Саше и сказала:
— Так, папочка, отвези мамочку к себе, посидите там с малой, а я пока закончу с ужином и накрою на стол, а там и Леший подъедет.
Выдав это она отправилась на кухню, а я взявшись за ручки, прикатил Сашкино кресло в спальню, а сам метнулся в душ.
Помывшись я с удовольствием присоединился к возне жены и внучки. Алечка, за время моего отсутствия, стала заметно более шустрой, и уже достаточно уверенно стояла держась за мои пальцы. А когда я усадил её на попу и стал щекотать, то она весьма шустро вывернулась и полезла на меня.
За этой вознёй, я, краем уха, уловил звук Лёшкиного скутера и, через несколько минут, Настя громогласно позвала нас за стол.
Отдав ей малую, я метнулся к машине за припасёнными подарками.
Лёшему достался роскошный ковбойский фетровый стетсон. Насте я купил в книжном магазине пособие по протезированию на английском и, судя по её загоревшимся глазам, ни разу не ошибся. Малой достался комплект крупного «Лего» для младенцев.
Вручив подарки младшим членам семьи, я повернулся к жене:
— Так, красавица, ну-ка закрой глаза, — сказав это, я выскочил из кухни за подарком Саше.
Когда я внёс его, Лёшка не удержался от шкоды и сказал ей:
— Открой рот.
Сашка последовала подсказке, а я, героически сдерживая смех, вложил ей в руки «Томпсон М1928 Navy Model»[94].
Моя драгоценная завизжала от восторга, рывком притянув меня к себе, жарко расцеловала, а затем, повернувшись к Лешему, показала ему кулак и сказала:
— Ну, зятёк! Тебе сие зачтётся! — дальше её не хватило, и мы все, дружно потухли от хохота.
Спустя некоторое время, когда праздник живота был в самом разгаре, Лёшка обратился ко мне:
— Серый, а ты в курсе последних новостей?
— Нет, — я посмотрел на Сашку с Наськой. Судя по их виду, ничего неприятного не произошло.
— Ну, колитесь.
Настя хихикнула:
— Вчера приходили Валерка с Таней. Так вот, они решили, что хватит им валять дурака, и тоже принялись плодиться и размножаться…
