Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
Брат и потом постоянно призывал к возможно тесному единению всей эмиграции с остатками армии. В.Х. Даватц («Годы», стр. 37) пишет: «Мы знаем почти трогательное отношение к армии, которое продолжал выявлять частным образом такой крупный деятель кадетской партии, как профессор П. И. Новгородцев; но из видных партийных лидеров только один князь Павел Долгоруков имел мужество открыто встать на ее сторону и в полном смысле этого слова связать себя с ее судьбою».
Особенно необходимость ближе связаться с остатками армии как со стержнем русской национальной идеи в эмиграции Павел Дмитриевич ощутил, когда во время своих поездок в Париж все больше стал разочаровываться в возможности ее самой объединиться. Из Константинополя летом 1921 года он едет в Париж для участия в образовании Русского национального комитета, председателем коего был А.В. Карташов, а деятельным членом М.М. Федоров. В числе товарищей председателя был и Павел Дмитриевич, принимавший потом участие в работах белградского отделения комитета. Одно время он возлагал было надежды на объединительную работу этого комитета и впрягся в нее, но с течением времени, по-видимому, стал в ней разочаровываться.
Начиная с Константинополя и кончая Парижем брат много времени и внимания отдавал политическим задачам русской эмиграции. Он продолжал быть большим патриотом Конституционно-демократической партии и болезненно переживал все бывшие в ее среде разногласия и отколы, но все же в общей противобольшевистской борьбе он умел становиться выше узкопартийных позиций. Характерным в этом отношении является его доклад в заседании константинопольской группы этой партии 24 сентября 1921 года. Из этого доклада, между прочим, выясняется и позиция брата как «непредрешенца» относительно формы правления или, скорее, относительно способа возглавления будущей власти в национальной России, построенной на правовых основах. Надо сказать, что некоторые относились презрительно к термину «непредрешенец». Он же убежденно считал себя таковым, не боялся вообще ходячих жупелов, как, например, будучи либералом, открыто признавал себя сторонником кутеповщины. Вот существенная часть его доклада, касающаяся предложения софийской группы объявить партию стоящей за монархический образ правления, в противовес принятому еще в России решению партии после падения династии объявить себя республиканской, поддержанному в эмиграции новой тактикой Милюкова: «Мы не должны в переживаемое тяжелое время забывать главную нашу задачу: борьбу с большевизмом – и поэтому в настоящий момент ошибочно выдвигать такой сложный программный вопрос, как монархия или республика, который неминуемо приведет к дальнейшему нашему расслоению и ослаблению противобольшевистского фронта. Софийские наши товарищи берутся предугадать волю сограждан, оставшихся в России. Я отношусь не только скептически, но и совершенно отрицательно к подобного рода попыткам партии, как таковой, ибо, с моей точки зрения, во-первых, нет достаточно данных для исчерпывающего прогноза, во-вторых, самый метод признания монархии в угоду требований широких якобы масс – метод в условиях эмиграции не столько демократический, сколько демагогический. Если вам интересно знать, монархист ли я или республиканец, – то лично за себя скажу, что я в принципе за республиканскую форму правления, ибо это, по-моему, более совершенная политическая форма. Конечно, если бы обстоятельства потребовали восстановления монархии, то я, как полагаю, и все мы независимо от наших персональных симпатий и убеждений по вопросу о форме правления подчинились бы этому. Должен сказать, что «тоски по монархии» я лично не ощущаю, скорее у меня ощущение «тоски по городовому», то есть по твердой власти. Мой прогноз, что и в России, у всего народа растет «тоска по городовому». Разумеется, говоря в переносном смысле этого слова. Гораздо важнее, чем та или другая форма власти, чтобы власть эта была твердая, во всеоружии принудительного военно-полицейского аппарата для восстановления порядка и элементарной государственности в стране значительно одичавшей, где царит вражда и анархия, где разрушены все устои и господствует разнузданность, расхлябанность и деморализация. Как реакция, все более и более будет расти тоска по порядку. Лозунг «Земля и воля» будет заменен лозунгом «Земля и порядок», как демократический и для нас вполне приемлемый. Мой прогноз сводится также к тому, что нам предстоит длительный период диктатуры, может быть, смены диктаторов. Вообще я считаю, что России будет нужна твердая, в первое время даже жестокая власть для восстановления порядка. Я полагаю, что целесообразнее, чтобы этот твердый порядок известное время насаждался властью диктатора и чтобы монарх, если нам такового не избежать, или республиканское правительство не были вынуждены неизбежно жестокими мерами восстанавливать гражданский мир и правопорядок, возбуждая против себя озлобление различных групп. Пусть это выпадет на долю диктаторов. Вообще, для нас – ка-де, отдающих себе ясный отчет в относительной, с точки зрения правового порядка, ценности форм правления, не забывающих о существовании, с одной стороны, южноамериканских «республик» с огромной властью правительств и президентов, а с другой стороны, норвежской («мужицкой») и английской монархий с их властными парламентами, – недопустимо совершать в настоящий момент такой тактический промах. Мы присутствуем на пожаре здания, надо его тушить, надо спасать, что можно, а тут совладельцы вместо дружного отстаивания последних стен, готовых рухнуть, и последнего своего имущества затевают ожесточенный спор о стиле будущего здания. Я все эти три года неуклонно призываю не увлекаться программными вопросами, а к надпартийным объединениям, к сплочению. Я указывал, что только те политические группировки целесообразны и государственны, которые, не отрекаясь от своих программ мирного времени, в моменты национальных потрясений строят свою платформу на надпартийных общенациональных лозунгах. Меня называют правым ка-де; мне это совершенно безразлично, мне смешно это слушать. Вообще надо оставить банальное и нелепое деление на левых и правых. Я считаю, что софийская группа предприняла такой же губительный по отношению к партии шаг, как в декабре сделал Милюков, ибо если Милюков ведет партию в объятия с. – р-ов, то софийская группа влечет ее в Рейхенгалл. Что касается меня, то, если партия потянулась в эти две стороны, я предпочел бы при этих условиях уйти из партии и объявить себя врангелевцем или даже кутеповцем и продолжать служить армии, так как она ведь стоит на более надпартийной национальной позиции. Хотя я уверен, что командование и большая часть офицерства монархисты, но вывел же, по свидетельству Карташова, Кутепов в Галлиполи по приказанию Врангеля из употребления «Боже царя храни». И, считаясь с психологией офицерства, вывел постепенно, не приказанием, а путем убеждения в нецелесообразности проявления армией монархической партийности, когда в ее рядах умирали за целость России и монархисты, и республиканцы, всем надо быть сплоченными в предстоящей борьбе».
В 1922 году я проездом из Константинополя в Прагу заезжал на две недели в Белград и остановился там у брата на окраине города в маленьком деревянном домике мелкопоместного типа, среди большого сада с фруктовыми деревьями. Из прежних своих друзей он тогда ближе всего сошелся с бывшим московским городским головой М.В. Челноковым, ранее членом Московской губернской земской управы, этим интересным и одаренным самородком и самоучкой из купцов-старообрядцев, имевшим у сербского правительства по делам русской эмиграции большой вес. Жил в Белграде и наш друг детства Н.Н. Львов, наезжал и останавливался у Павла Дмитриевича граф Д.А. Олсуфьев. Обедали обыкновенно всей компанией, доходившей человек до 15, в частной столовой у квартирохозяйки Челнокова. Часто игрывал мой брат со своими друзьями в шахматы. Некоторую дань своему прежнему умеренному сибаритству он отдавал, купаясь в реке Саве с ее чудным песчаным многолюдным пляжем, с недурным ресторанчиком при ее впадении в Дунай. Мне показывали нарисованную на него карикатуру, изображающую его довольно тучное тело, лежащее на песке с газетой, кажется «Общим делом», в руках. Дань же своему артистическому и туристическому духу он имел возможность отдать при посещении для сдачи и частичной ликвидации так называемой серебряной казны живописного адриатического побережья, переполненного остатками столь любимого им итальянского средневековья.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
