Отрывки воспоминаний о вчерашнем дне начали всплывать в еепамяти, но о самом страшном моменте, когда она мучилась от страшной боли истраха смерти, память, щадя ее, отказывалась рассказывать.
Донован наслаждался ясным утром и не замечал, что жена егопришла в себя. Он знал, что выиграл битву за ее жизнь, но теперь предстояловыиграть битву за нее саму.
— Донован!..
Он обернулся, и Кэтрин успела заметить в его глазах проблесктепла, желания... и чего-то еще. Но через мгновение он уже контролировалвыражение своего лица, напустив на себя холодность и отчужденность. Кэтринвновь ощутила тяжесть на сердце. Если бы муж смог отказаться от своей надменнойгордости и произнести хотя бы одно слово любви! Увы, она знала, что этоневозможно, а значит, их борьба должна продолжаться...
Донован подошел к кровати и сел.
— Кэтрин... Как ты себя чувствуешь?
— Очень... очень слабой... И пить невыносимо хочется.
Донован поднялся, подошел к столику, налил воды в кубок ивернулся. Кэтрин улыбнулась, беря чашу двумя руками.
— Да, это получше вина. Не знаю, смогу ли когда-либо сновапить его. — Она сделала жадный глоток. — Донован... Мэгги умерла?
— Да. Яков безутешен. Вы с Энн в рубашке родились, а вотсестры Драммонд — нет.
— Да... Ужасно. А король?..
— Раздавлен горем.
— И что же он собирается предпринять?
— Что предпринять? Увы, концы потеряны, и кто преступник,сейчас уже не определишь. Если бы удалось найти отравителей, думаю, он бы убилих собственными руками.
— И я бы его не обвинила, — порывисто сказала Кэтрин.
— Я тем более, — тихо сказал Донован.
Он подумал, что, если бы Кэтрин умерла, он бы весь светперевернул, но отыскал виновных.
— Тебе надо подкрепиться! Ты в состоянии позавтракать?
— Попробую. — Он направился к двери. — Донован?.. — Он обернулся к жене. — Я почти ничего непомню... Это ты меня спас?
— Я делал то, что надо было делать. Была такая суматоха...Одного лекаря на всех не хватало, и сперва он занимался только Мэгги. Сестрыумерли сразу, а когда умерла и Мэгги, он переключился на Энн.
— Ты даже не позволишь мне поблагодарить тебя?
— Тут говорить не о чем, Кэтрин! Ты моя жена...
— Да... твоя жена.
Голос ее дрожал.
— Кэтрин?
— Что?
— Я этого не забуду, как не забуду ничего и никого. Запомниэто...
Он ушел, и Кэтрин закрыла глаза. Слезы из-под смеженных векзаструились по щекам, и она их даже не вытирала.
Потребовалось еще два дня, прежде чем Кэтрин смогла с трудомвстать с постели. Но и теперь она чувствовала себя неуверенно, испытываяприступы слабости. После того как она сделала под наблюдением мужа несколькошагов, Донован поднял ее на руки и перенес к окну, где она могла наслаждатьсясвежестью ветерка и солнцем.
Кэтрин чувствовала, как сердце у нее начинает часто стучатьот его прикосновений, как вместе с его теплом в нее по капле переливается егосила. Но никто из супругов не мог найти нужных слов, никто не решался первымперекинуть мост через разделявшую их полосу отчуждения.
Прошел еще день, прежде чем Кэтрин поняла, что Донованнянчится с ней, как заботливая мать; после этого каждое его прикосновениепугало ее и выбивало из седла. Всякий раз, когда они оказывались вместе, онахотела его все больше и больше, но непримиримая гордыня не оставляла ей пути котступлению.
На следующий день нервы Кэтрин были уже на пределе. Онарешила, что ей необходимо какое-то время держаться от мужа в отдалении, чтобыне сказать ему слов, о которых она потом наверняка пожалеет.
Вечером ее навестила Энн. Несмотря на бледность, оначувствовала себя хорошо и с радостью отметила, что сестра тоже совершеннопоправилась.
— Кэтрин, как здорово, что у тебя вновь твой прежнийцветущий вид!
— Да и ты, кажется, не можешь пожаловаться на самочувствие.Ты даже не представляешь, Энн, как я рада видеть тебя.
Энн уселась подле Кэтрин возле огромного камина.
— Все было так ужасно, Энн... Мы слишком долго не были внашем отеческом доме, и мне неспокойно. Я понимаю, слуги обо всем позаботятся,и все же... Я хочу вернуться туда на день-два.
— О, Кэтрин, разумеется, мы поедем, если ты хочешь. Я какраз собираюсь возвращаться домой завтра утром. Поездка верхом и свежий воздухпойдут нам только на пользу. Но с тобой действительно все в порядке, Кэтрин?
— Разумеется. Просто мне, как ты правильно сказала,требуется движение и свежий воздух. Энн!..
— Что?
— Я... мне хотелось бы, чтобы никто не знал об этом. У нас ибез того целый век не было возможности поговорить по душам!
— Конечно, я буду молчать, если ты просишь. Но... как быть сДонованом?
— Ему не говори в первую очередь. Ему... ему тоже потребуетсявремя, по крайней мере, сейчас. У меня нет готовых ответов. Просто я хочу отвсего отдохнуть.
— Хорошо. Завтра мы едем.
— Спасибо, сестра, — тихо сказала Кэтрин и положила своюруку на ладонь Энн. — Энн, а что с тобой и... с Эндрю?
— Эндрю... — повторила Энн, и глаза ее подернулись дымкой. —Эндрю уехал и не вернется. Ничего у нас с ним быть не может и мне, как и тебе,предстоит покориться судьбе...
Вошла молоденькая служанка с подносом и едой для Кэтрин.Поставив поднос на стол, она медленно побрела к двери. Энн и Кэтрин возобновилиразговор, не называя никого по имени: они прекрасно понимали, что у стен взамке есть уши и что языки у молоденьких девушек из прислуги, что помело.
Служанка по возможности долго потопталась в комнате,поправляя вещи, вытирая пыль и жадно прислушиваясь к каждому слову тихого, ноясно различимого разговора; не услышав ничего нового для себя, она закрыладверь и медленно пошла по коридору к себе. Погруженная в мысли, она едва нестолкнулась с Донованом.
— Лорд Мак-Адам!
Донован, словно не замечая игривого блеска в глазах девушки,спросил мимоходом:
— Ты принесла леди Мак-Адам ужин?
— Да, сэр.
— Она встала?
— Встала и оделась, сэр. У нее сестра, леди Энн.
— Ага, понятно... Надо думать, леди Энн поспешила поделитьсяпоследними новостями и сплетнями. — Он улыбнулся, скрывая нетерпение, и вынулиз кошелька монету. — И что же это за сплетни, хотелось бы знать?
— Ничего интересного, сэр, — сказала служанка, решив, чтохозяин хочет знать отзывы о себе самом, что естественно, ведь они так недавноженаты! — Так, разговоры об английском шпионе, том, что недавно бежал.Когда я уходила, они говорили о нем.
