В годы перед Смоленской войной продолжалась и естественная убыль состава Боярской думы, сократившей свой состав почти вдвое, по сравнению с 1616–1618 годами. Ко времени Смоленской войны 1632–1634 годов вместо 27–28 бояр насчитывалось только 14–15 человек. Из главных потерь Думы можно назвать смерть князя Федора Ивановича Мстиславского в 1622 году, князя Ивана Михайловича Воротынского в 1627 году, князя Ивана Васильевича Голицына в 1626 году и князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого в 1625 году. При этом князь Иван Васильевич Голицын и князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, представлявшие в Думе остатки княжеских кланов, конкурировавших когда-то с Романовыми, были перед смертью удалены из Москвы, попав в опалу: один — в Пермь, а другой — на дальнее воеводство в Тобольск. После их ухода из жизни просто не оставалось никакого, даже условного, местнического противовеса правлению Романовых и их родственников. В этих обстоятельствах в 1620-е годы особенно заметно продвинулся к контролю за ключевыми приказами боярин князь Иван Борисович Черкасский. С 1621/22 года он встал во главе Приказа Большой казны, а с 1622/23 года управлял Аптекарским и Стрелецким приказами. Не случайно внимательные шведские наблюдатели с середины 1620-х годов уверенно отводили этому боярину основную роль в управлении Московским государством[342].
Но окончательно круг приближенных царя Михаила Федоровича формируется после 1633 года, когда царю исполнилось 37 лет и он, почти одновременно, лишился обоих своих родителей. Тогда-то и становится понятным, что царь Михаил Федорович умел быть самостоятельным, что он был постоянен в своих пристрастиях к людям, даже если их раньше отправлял в опалу сам патриарх. Хотя царь Михаил Федорович был сторонником другого образа правления, чем отец, резкого поворота в политике не случилось и преемственность с прежним временем была сохранена. Во второй половине 1630-х годов уже вполне отчетливо обозначилась первенствующая роль князя Ивана Борисовича Черкасского, правившего в Думе и в важнейших приказах в 1634–1642 годах, и Федора Ивановича Шереметева, вставшего во главе правительства после смерти своего предшественника. Не случайно отдельная статья с известием о смерти князя Ивана Борисовича Черкасского и переходе власти к Федору Ивановичу Шереметеву в 1642 году вошла и в продолжение «Нового летописца». С именем Федора Ивановича Шереметева был связан наиболее важный «прорыв» в замирении с Речью Посполитой и заключение с нею Поляновского мирного договора в 1634 году.
Как только назначения в Думу стали зависеть от самого царя, буквально за полгода ее состав обновился достаточно радикально по сравнению с предшествующим временем. Первым, еще 6 января 1634 года, в чин боярина был пожалован воспитатель наследника царевича Алексея Михайловича Борис Иванович Морозов (именно ему предстоит впоследствии сменить Федора Ивановича Шереметева во главе московского правительства). 2 февраля 1634 года боярский чин был пожалован князю Ивану Андреевичу Голицыну, тоже человеку родственного романовского круга (на его тетке когда-то был женат царский дядя Александр Никитич Романов), а также представителю одного из самых заметных русских аристократических родов. Боярином стал отец царской жены Лукьян Степанович Стрешнев. Правда, это назначение было скорее данью уважения и носило почетный характер, так как невысокий по происхождению дворянин не мог реально претендовать на значительное участие в управлении страной. Гораздо более преуспел в продвижении по административной лестнице глава Оружейной палаты Василий Иванович Стрешнев, пожалованный в окольничие в один день с Борисом Ивановичем Морозовым 6 января 1634 года. Михаил Федорович явно заботился о том, чтобы никто из родственников не чувствовал себя забытым или оскорбленным, поэтому возвратились из опалы Салтыковы. Хотя тот факт, что им пришлось забыть о прежней роли при дворе, а также отсутствие новых «фаворитов» показывают, что царь Михаил Федорович уже крепко держал бразды правления в своих руках.
При дворе государя
Определить влияние тех или иных «сильных людей» на царя Михаила Федоровича можно также по косвенным признакам, учитывая придворные и церемониальные назначения. Еще по воцарении Михаила Федоровича возобновилась древняя традиция государевых столов на главные церковные праздники, по поводу больших побед, приемов послов и других важных событий в Московском государстве. При патриархе Филарете эта традиция еще больше упрочилась. В 1622 году по его приказу было составлено «Сказание действенных чинов святыя соборныя церкви Успения Пресвятой Богородицы, матере церквам царствующаго града Москвы и всея Великия Русии», устанавливавшее порядок и церемониал церковных праздников, служб и крестных ходов в Москве с участием царя и патриарха[343]. В разрядных книгах появились упоминания об отдельных патриарших столах, например, на день Петра митрополита (21 декабря) и Успение Богородицы (15 августа). Обычно же в году, начинавшемся в Семенов день (1 сентября), во дворце обязательно устраивали «стол» на двунадесятые праздники, такие, как Рождество Богородицы (8 сентября), Рождество Христово (25 декабря), Богоявление (6 января), Сретение (2 февраля), Благовещение (25 марта), Вход Господень в Иерусалим (Вербное воскресенье), Пасха и «вторник на Светлой неделе», Троица и Преображение Господне (6 августа). Особо отмечались также день иконы Костромской Федоровской Богоматери 14 марта (в воспоминание о принятии Михаилом Федоровичем царского венца), именины царя (12 июля) и царицы (1 марта), рождение и крещение царских детей. Традиционными были государевы столы во время поездок в Троице-Сергиев монастырь на память преподобного Сергия Радонежского (25 сентября). Таким образом, складывался своеобразный календарь приемов у государя, во время которых формировалась своя иерархия влияния.
На каждый из государевых «столов» приглашались обычно по два-три боярина и окольничих, заслуженные московские дворяне и другие лица. По тому, кто и в какой очередности приглашался на праздничные церемонии, можно судить о степени приближенности к царю. Хотя царь Михаил Федорович стремился никого не обидеть и чередовал приглашенных, нельзя не заметить, что кто-то все равно чаще присутствовал за столом у государя и занимал более высокие места в придворном церемониале.
Особое значение имело шествие «на осляти» в день Вербного воскресения. В записных книгах московского стола сохранилось известие о распределении бояр на этой церемонии в 1620-е годы. Оказывается, что с 1623 по 1627 год «входу осля вели под патриархом» по очереди князь Иван Борисович Черкасский (1623, 1625, 1627 годы) и Иван Никитич Романов (1624, 1626 годы)[344]. Патриарх Филарет вернулся в 1619 году, и первая Пасха при его патриаршестве праздновалась 16 апреля 1620 года; вероятно, тогда и сложилась эта традиция чередования бояр Ивана Никитича Романова и князя Ивана Борисовича Черкасского по четным и нечетным годам. Во всяком случае, именно князь Иван Борисович Черкасский был приглашен к столу патриарха Филарета 25 марта 1621 года, когда совпали день Благовещения с Вербным воскресением, и запись об отдельном патриаршем столе была внесена в разрядные книги. Особое положение бояр князя Ивана Борисовича Черкасского и Ивана Никитича Романова было подчеркнуто также во время свадебных торжеств 5 февраля 1626 года, когда на свадьбе царя Михаила Федоровича с Евдокией Лукьяновной Стрешневой один боярин был тысяцким и вел государя под руку, а другой — сидел «в отцово место».
