Макрон накинул плащ на плечи последнего трупа и отступил на пару шагов назад, разглядывая свою работу. Потом он осторожно похлопал мертвеца по голове и отвернулся. Его грустный взгляд перехватил Катон.
– Мы закончили, командир. Все на своих местах.
– Хорошая работа, Макрон.
– Не могу сказать, что я в восторге, но я прекрасно понимаю, почему мы поступаем именно так. Однако эти парни заслужили настоящие похороны.
– Мы воздадим им почести, когда доберемся до Девы. Клянусь.
Макрон рассмеялся:
– Ты хотел сказать, если мы доберемся до Девы?
Катон посмотрел на друга:
– В чем дело, Макрон? Ты так быстро потерял мужество? Ты еще даже не начал уничтожать врага. Должно быть, к тебе подкрадывается старость.
Макрон нахмурился:
– При всем глубочайшем уважении, господин префект, я попрошу вас пойти в задницу.
Катон рассмеялся:
– Уже лучше! В последнее время было слишком много мрачных предсказаний…
Потом выражение его лица изменилось, он на мгновение стиснул зубы, взяв под контроль вновь обрушившуюся на него скорбь. Катон понимал, что не может погружаться в свою личную трагедию. Только не сейчас, когда жизни его людей зависели от того, насколько он сможет сосредоточиться на выполнении долга. У него еще будет время подумать о смерти Юлии. А если он не переживет вызовы ближайших дней – тем лучше. Он будет избавлен от ужасной тоски из-за потери любимой жены, и они вновь соединятся в тенях, что следуют за этой жизнью. Катон постарался выбросить из головы все мысли о Юлии, сделал глубокий вдох, и выражение его лица стало серьезным.
– Ты должен увести своих людей отсюда, центурион.
– Что делать с фургонами, господин префект?
Катон огляделся по сторонам и увидел повозки, колеса которых уже начал заносить снег. Мулы стояли, опустив головы, снежинки падали на их шкуры и тут же таяли.
– Оставим здесь. Они лишь замедлят нас.
– А что делать с мулами?
Вот это серьезная проблема. Мулы представляли ценность и не должны были попасть в руки врага. При других обстоятельствах Катон приказал бы Макрону убить их, но они могли пригодиться армии.
– Распряги и уведи с собой. Они могут нести снаряжение или раненых. Ну а в крайнем случае их можно рассматривать как еду, идущую своим ходом.
– Да, господин командир. – Макрон состроил гримасу. – Не самое лучшее мясо, на мой вкус…
– Если учесть, что нас ждет впереди, я сомневаюсь, что это будет худшее из того, что нам придется есть. Тебе пора уходить, Макрон. И обязательно возьми лошадь, которую я оставил для тебя.
Они сжали друг другу предплечья.
– Не рискуй понапрасну, ладно? – сказал Макрон.
– С нами все будет в порядке. У нас свежие лошади, и мы легко сможем уйти от врага. А ты постарайся быть готовым развернуть когорту и поддержать нас, когда мы присоединимся к колонне.
– Я об этом позабочусь. Удачи, господин префект.
Макрон отпустил предплечье Катона, они обменялись салютами, и центурион приказал когорте строиться. Снег доходил легионерам до середины икры, когда они занимали свои места в походной колонне. Как только бойцы закончили построение, Макрон отдал приказ выступать. Катон посмотрел, как его друг садится в седло и направляется вперед в начало когорты, и легионеры зашагали под ночным небом, сквозь снегопад. Вскоре они скрылись из вида, и Катон остался с мертвецами и «Кровавыми воронами». Мертвецы вдруг показались ему похожими на скульптуры, а снег все падал и падал, покрывая их застывшие фигуры с ног до головы белым саваном. Естественно, снежинки на мертвецах не таяли. Если снегопад будет продолжаться, то к утру их совсем занесет, и они превратятся в неаккуратные холмики на фоне зимнего пейзажа – так и будут ждать врага.
Катон постарался отбросить эти жутковатые образы и направился к центру своей обороны, где находились Мирон, резервный эскадрон и штандарт «Кровавых воронов». Солдаты расхаживали взад и вперед, чтобы согреться, подносили руки ко рту и дули на пальцы. Их лошади стояли, опустив головы, под легким ветром, подувшим со стороны гор.
Катон обменялся короткими кивками с Мироном.
– Как долго мы будем здесь оставаться, командир? – спросил декурион.
– Ровно столько, чтобы дать возможность Валенту и остальным догнать главную колонну. И в любом случае до рассвета.
Пока Катон говорил, он вдруг понял, что совершенно потерял чувство времени от накопившейся усталости. Сейчас он с радостью отдал бы свое годовое жалованье за возможность просто посидеть у огня в теплых казармах Вирокониума, потягивая подогретое вино. Или, еще того лучше, оказаться в Риме с Юлией, в доме ее отца… Острая боль тут же унесла прочь усталость, и он откашлялся:
– Позаботься о том, чтобы лошади были накормлены. Им потребуются силы. Передай мой приказ другим эскадронам.
Мирон поклонился, дал указания своим людям, после чего ускакал выполнять приказ. Катон облегченно вздохнул: его раздражали постоянные тревоги декуриона. Он начал расхаживать возле штандарта, чтобы немного согреться. Снег уже достигал семи или восьми дюймов, и через некоторое время Катон протоптал узкую дорожку в тридцать шагов длиной. Через некоторое время Мирон вернулся, и они молча стояли под крепчающим ветром и непрекращающимся снегопадом, пока тот не превратился в настоящую вьюгу.
Примерно через час – точнее Катон определить не мог – с правого фланга появился всадник, из-под копыт его коня во все стороны летел снег.
– Прошу разрешения доложить, командир. Враг начал двигаться!
– Каковы их намерения? – резко спросил Катон. – И я хочу услышать определенный ответ.
Всадник сглотнул:
– Мы видели отряд пехоты, который пытается обойти нас с фланга. Декурион Фемистокл сказал, что будет следить за ними, пока не получит другого приказа.
Катон задумчиво кивнул. Варвары явно хотели побыстрее завладеть перевалом, чтобы с рассветом их армия могла атаковать римлян.
– Передай декуриону, чтобы он ждал сигнала трубы. Как только услышит, пусть возвращается к нашим кострам. Отправляйся!
Всадник натянул поводья и галопом поскакал обратно. Катон повернулся к Мирону и остальным:
– По седлам!
«Кровавых воронов» не пришлось просить дважды, и очень скоро эскадрон был готов к выступлению. Они ждали с копьями наготове, а Катон смотрел вперед, стараясь хоть что-то разглядеть в сумраке ночи. Наконец, он увидел шеренгу, идущую по белому снегу, одновременно услышал приглушенные крики слева и повернулся к трубачу:
– Подавай сигнал!
Тот поднес к губам трубу, но из нее вырвалась лишь высокая невнятная нота. Катон сообразил, что от холода у горниста потрескались губы.
