Дойл и я стояли перед дверью мастерской Фрэнка. Энола осталась в доме с женой соседа, отказавшись принимать во всем этом участие. Сестре хотелось убедиться, что Ли стойко выносит выпавшие на ее долю неприятности. Когда Ли впустила ее в дом, я и Дойл направились к бывшему амбару. Он предложил мне свое плечо, поскольку моя лодыжка в любой момент могла меня подвести. Дойл не имел ничего против задуманного мною плана.
– Я понял тебя, мужик. Сосед сделал большую гадость твоей семье, а ты собрался сжечь кое-что из его барахла. Это в порядке вещей. Я на твоей стороне.
А вот дверь мастерской думала по-другому. Большой ржавый замок пугающего вида стал для нас препятствием. Конечно, мастерская заперта. С какой стати я решил, что дверь будет открыта?
– Мне нужен болторез, – неуверенно произнес я.
Дойл склонил голову набок, отвел руку за спину и с хрустом повел плечом в отталкивающей манере головоногих.
– Не, – сказал он. – Мы и так справимся. У меня есть… Секунду…
Он покинул меня минут на пять. Я ощущал легкое головокружение. Возможно, так чувствует себя каждый, замышляющий дерзкую кражу. Наконец, размашисто шагая, Дойл вернулся с пустыми руками.
– Тачка, – сказал он, словно это все объясняло.
Увидев мое недоумение, он добавил:
– Скрепки для бумаг. Всегда держу в тачке несколько.
Он извлек из кармана своих мешковатых штанов серебристую скрепку. Прежде чем я удосужился как-то на это отреагировать, Дойл разогнул скрепку, выровнял один кончик, а на другом оставил большой крючок. Явно такое он проделывал не раз. Опустившись на корточки перед замком, Дойл принялся осторожно вертеть прямым кончиком в замочной скважине, высунув язык из уголка рта. Он потянул за дужку замка, проверяя, двигается ли она. Вдруг запястье его повернулось и замок со щелчком открылся. Дойл загнул кончик скрепки с помощью своего пальца, а затем сунул ее обратно в карман штанов.
– Давно такого не делал, но, однажды научившись, уже не разучишься.
– Дойл! И откуда эти умения?
Парень пожал плечами. Присоски на его лбу слегка пошевелились.
– Я немного этим занимался, когда был подростком, – хотел проверить, на что способен. А началось все с того, что я вечно забывал ключи. Я решил, что если научусь сам делать ключи, то они мне больше нужны не будут.
Дойл открыл дверь.
– А мелочь из телефона-автомата ты воровал?
Часто заморгав, парень широко улыбнулся, достаточно открыто, чтобы произвести положительное впечатление.
– С какой стати мне это сейчас делать?
Как ни странно, сестра нашла себе достойного ее спутника жизни.
В мастерской Фрэнка всюду валялись пустые пивные бутылки. В прошлый раз их здесь не было.
– Я заберу портреты, а ты займись занавесом.
Мы свалили портреты и ткань в остов дори, над которой Фрэнк работал. Нужно все это уничтожить, все, что нарисовано в журнале, потому что эти вещи несут на себе отметину трагедии, пусть и невольно. Я двигался медленно, неуклюже, а вот Дойл проявил сноровку акробата: он подпрыгивал и тянул на себя занавес, а потом взвалил его себе на плечи.
– Ты очень пугаешь Энолу. Ты об этом знаешь? – спросил он, набрасывая занавес на скелет лодки.
– Я не хочу этого.
– Знаю. Но… Послушай, я переживаю за нее. Энола рассказывала, что в прошлом вы были очень близки. Я думал, что, когда она сюда приедет, ты хорошо на нее повлияешь, но оказалось, что вы совсем не близки, да и с тобой не все в порядке. Теперь ей стало только хуже.
– И насколько хуже? – спросил я, складывая портреты один на другой, бородача славянской наружности поверх еще одного бородача.
– Ты сам все видел, – сказал Дойл. – Она такого прежде никогда не делала, по крайней мере с детьми. Иногда Энола позволяет себе проучить полного засранца, но напугать девчонок – это на нее не похоже. Я не помню, чтобы она когда-то говорила такое.
Я сказал ему, что волноваться не стоит. А что еще я мог сделать? Не уверен, что смог бы ему объяснить, как сжигание вещей принесет нам избавление. Тем более что полагался я на призрачную надежду.
– Перетащим все это на пляж. Сестра, возможно, не помнит этого, но прежде она очень любила костры. Они благотворно влияют на душу.
Дойл отнес вещи вниз, на песчаный пляж, а там свалил в кучу на ровном месте в начале дамбы, подальше от полчищ ползающих повсюду мечехвостов. Мы наблюдали сверху за этой копошащейся массой.
– Не волнуйся, – сказал Дойл. – Я найду растопку и дрова. Посмотрим, как это у меня получится. Ты иди за Энолой, а я займусь остальным.
– Спасибо.
– Поторопись. Пахнет грозой.
Дойл вытащил из-под дамбы кусок плавуна, пригнанного волнами и застрявшего между столбами и досками. Электрический Парень умел не только жонглировать электрическими лампочками, он еще открывал скрепками замки и чуял запах грозы. Я едва не расхохотался.
Энола была очень благодарна мне за спасение. Фрэнк обо всем рассказал своей жене, в том числе о доме, гадании ему по руке и ежеутреннем кофе, который моя мама ему приносила. Когда Ли открыла дверь и увидела меня, ее лицо посерело. Секунду мне казалось, что ее вот-вот стошнит.
– Извините, – сказал я.
– За что? – спросила Ли. – Ты же ни в чем не виноват.
– С вами все в порядке? – поинтересовался я, потому что так положено говорить, а еще изображать приличествующие случаю эмоции.
Она рассмеялась, громко и зло.
– Со мной все будет в порядке, – сказала Ли, опершись о дверной косяк. – А что мне еще остается? Разве у меня есть другой выход? Я могу на нем отыграться по полной. Я могу выгнать его из дома – пусть катится на все четыре стороны, но мне хочется посмотреть, как он будет себя чувствовать после недельного сна в мастерской. А потом видно будет… Никто так не любит, как тот, кто раскаялся. – Она улыбнулась, но ее взгляд оставался жестким. – Видно будет.
На секунду я представил себе прямую спину Алисы, мелющей кофе, а потом Фрэнка, лежащего, скрючившись, в мастерской на дне будущей дори.
Потом из-за ее спины выглянула моя сестра и мы оставили Ли в одиночестве.
– Ночью и сегодня утром она расправлялась с запасами вина, – сказала Энола, когда мы шли по подъездной дорожке. – И это была не одна бутылка, а все вино, что нашлось в доме. Удивительно, что она еще жива.
– Думаю, Фрэнк также принимал в этом участие. В мастерской полным-полно пустых бутылок. А Алисы в доме нет?
– Нет.
– Вот и хорошо.
– Мерзко на душе, – мягким тоном сказала Энола. – Я любила их. Ты, будучи ребенком, не фантазировал насчет того, что они твои родители? Хотя бы разок?