Опытные мозольные операторы знают, что грань здесь очень тонкая, как при пасе в футболе. Пока молодой, эта грань, за которой начинается боль, представляется в виде тонкой линии, которую очень легко нарушить, так что уж лучше не слишком к ней приближаться. Только в этом случае матушка и Старая Мэри не получат никакого удовольствия. А вот когда достигнешь уровня мастера (как Донна с Венди), то можешь двигаться по самой линии — сейчас она сделалась в сто миль шириной, — а матушка и Старая Мэри будут блаженствовать.
— Уже тринадцать недель.
— Небось потихонечку пропускает по рюмашке, — говорит Энджи.
— Капли в рот не берет. Займись вот этой, на мизинце. Она меня прямо убивает, — говорит матушка Венди.
Даже с закрытыми глазами матушка знает, что это Венди расправляется с мозолями. Матушка узнает своих дочерей по прикосновениям. По искусству оператора. Донна сперва поддевает мозоль ногтем, а потом тянет на себя, потихонечку выкручивая. Венди вонзает ноготь не так глубоко и как бы подрезает мозоль, одновременно вытягивая ее. Таких иссечений бывает несколько, всякий раз в другом направлении. Матушка сама не знает, куда именно поведет свой ноготь Венди. По правде говоря, для мозолей матушка предпочитает Венди, а для гнид — Донну. Которая дочка в данный момент у ног, а которая занимается головой — матушка и впрямь может определить с закрытыми глазами. Не так уж много матерей может этим похвалиться.
Сестры поглощены своим занятием и блаженствуют, согретые огнем камина и наслаждением матушки. Их гипнотизирует пламя и чувство семейного единства. Но тут в дверь стучат.
Все моментально впадают в тревогу, будто кролики.
Бобби
Все смотрят на дверь. Стук слышится вновь. Тук-тук-тук! Все смотрят на Кэролайн.
— Кто там? — спрашивает Кэролайн.
Тишина.
Кэролайн спрашивает еще раз:
— Кто там?
— Это Бобби, — следует ответ.
Девочки смотрят друг на друга, оскорбленные до глубины души. Даже ругательства вязнут у них в тягучей жиже ненависти.
Кэролайн оборачивается к сестрам. В глазах у нее мольба.
— Это Бобби. Что мне делать?
— Совсем оборзел, мудак! Сюда приперся! — вопит Джедди.
— Кто это там с тобой говорит, Тина Тернер, что ли? — громко вопрошает Бобби.
Джедди одаривает дверь взглядом таким злым, что Бобби, наверное, чувствует этот взгляд через слой дерева.
— Что тебе нужно? — спрашивает Кэролайн.
Старая Мэри делает Девочкам знак, чтобы те дали им потолковать.
Вот их разговор, слово в слово.
— Мне надо с тобой поговорить, — произносит Бобби.
— Так говори.
— Через дверь?
— Я тебя прекрасно слышу.
Крышка щели для почты со скрипом приподнимается. Два мультяшных глаза шарят вправо-влево, вдруг у кого-нибудь из семейки в руках кухонный нож или еще какая-нибудь острая штуковина. Уж Бобби-то их хорошо знает.
— Выходи сюда — и поговорим.
— Я же сказала, мне тебя и здесь хорошо слышно.
— Ага. Тебе и твоим гребаным ведьмам.
Ой, зря он так. Кажется, оскорблениям теперь не будет конца. Хуже того, сестры начинают вмешиваться в их с Кэролайн разговор.
— Они — моя семья. Моя семья, распротак твою! — кричит Кэролайн.
— Вот именно, семья, — подтверждает Джедди.
Бобби колотит в дверь. На этот раз он разозлился. На этот раз он мужик. На этот раз все идет как полагается.
— Впусти меня, — громко требует он.
— Тра-ля-ля, тирлим-ку-ку, хрена моему зятьку! — орет Энджи в ответ.
Следует такой взрыв хохота, что дом чуть не рушится. Сестры валятся со смеху и держатся за живот. Гоготание заполняет весь наличный объем от пола до потолка. Даже Старая Мэри смеется, и зубки у нее во рту так и постукивают один о другой. Один о другой.
— Кто этот вонючий виршеплет? — интересуется Бобби. — Ладно, сейчас угадаю… Венди?
— Вообще-то Энджи, — сообщает Венди.
— Это я, ты, блядун затраханный, — громко говорит Энджи.
— Я-то драматург, — уточняет Венди.
Девочки выпучивают на нее глаза. Как-то Венди сочинила какую-то сценку для рождественского концерта. Исполняли ее ученики начальных классов. И вот теперь она, оказывается, драматург. Не кот насрал.
Квартира словно насыщается электричеством. Невидимые голубые линии протягиваются от Девочек к Кэролайн. Она чувствует это. Энергия входит в ее кровь, обволакивает ее внутренности, заполняет ее грудь, поднимается выше и выше. Приходит невыразимая злость. Появляются слова, которые страшно было произнести. Страшно, потому что, когда твой мужчина бросил тебя, ты перестала себя ценить и уподобилась в своих глазах пустой жестянке из-под бобов. Энергия распирает Кэролайн, и вот нужные слова уже на языке, а страх исчез.
— Как делишки у Стейси Грейси?
Вот это Девочкам нравится. Они улыбаются, и потирают руки, и выгибают спины в ожидании ответа.
— К твоему сведению, я не видел Стейси Грейси уже три дня. Уехала, что ли, куда?
Девочки смотрят друг на друга всепонимающими глазами. Такие глаза могут быть только у ведьм. Или у сестер. Они делают Кэролайн знаки, чтобы та продолжала. Бобби за дверью, сам того не ожидая, приходит в смущение.
Кэролайн опять обращается к Бобби:
— Так что тебе нужно? Чистое белье?
— Мне нужно, чтобы ты отказалась от услуг Макгугана.
— «Мне нужно, чтобы ты отказалась от услуг Макгугана», — повторяют все. Сестрам нравится передразнивать жалостный голосок Бобби.
— Пошли ты его на хрен! — кричит Энджи.
— Ты покойник! — орет Донна.
Но Бобби не обращает на сестер никакого внимания. С ними только ввяжись в разговор. Бобби обращается исключительно к Кэролайн:
— Ты меня впустишь?
— Тра-ля-ля, тирлим-ку-ку, хрена моему зять ку, — произносит Энджи нараспев.
Сестры оживляются и уже не умолкают.
— Скажи ему что-нибудь. Пусть позлится, — подзуживает Джедди.
Пока Кэролайн думает, что бы такое сказать, на лице у нее появляется некое подобие улыбки. У Кэролайн сейчас такой вид, будто ее попросили спеть на вечеринке и она выбирает подходящую песню.
— Надеюсь, Стейси Грейси обходится тебе не так дорого, как другим ребятам из «Монкленд-бара».
