вот они и отбились от рук, – ответил другой, в красном кожаном куртаке, затем со знанием дела процедил: – Купцы долго не продержатся.
– Да… – сочувственно протянул первый, который явно болел за тех, кто оказался в меньшинстве.
– А это еще кто? – удивленно бросил он, увидев приближающееся облако пыли.
– Похоже, римляне, у них тут недалеко деревня. Не меньше турмы…
– Шакалы сцепились с гиенами за кусок падали, а медведь пришел и все забрал себе, – сострил ассакен в кольчуге.
Оба расхохотались. Воины у них за спиной довольно зашумели, смакуя шутку командира.
– Что делать будем? – спросил железного собеседник.
– А ничего… – спокойно ответил тот. – Пусть режут друг друга. Вмешаемся, если волнения начнутся в самом городе.
Отряд шагом съехал к подножию холма, после чего направился в сторону Капишы.
4
Обоз третий день двигался вверх по Панджшхиру.
Сначала путники оставили позади горы Камалабанд, затем вышли к горам Кохи-Гари. Когда справа показался хребет Мабаин, увенчанный островерхим белоснежным пиком Сиаххарнау, Иешуа решил сделать привал. Он выбрал этот путь по совету Маркуса, который объяснил, что ассакены в глухую часть Хиндукуха не суются, опасаясь столкновений с воинственными горными племенами.
Иешуа не случайно отправился из Капишы прямиком в Бактру: эксиларх обещал выделить для сопровождения обоза необходимое количество общинников. Кроме того, его волновала судьба Ионы и Шаддая. По дороге в Капишу друзья договорились: что бы ни случилось с каждым из них – он должен обязательно вернуться в Бактру. Пара неразлучных оболтусов, милых сердцу Иешуа, так и не объявилась. Выжили они после нападения ассакенов на караван или погибли, можно было только гадать.
Он опасался, что обоз будет преследовать Агенор, поэтому нервничал и постоянно оглядывался. Вот и сейчас, пока мулы отдыхают, Иешуа взобрался на ближайшую сопку, чтобы посмотреть назад. Когда он снова спустился в лагерь, к нему подсел Куджула.
– Ты чего по горам скачешь как архар? Если бы хотели, давно бы уже догнали.
– Агенор знает про клад. Он не смирится с поражением, – с сомнением проронил Иешуа.
– Эллины не полезут на римские мечи. Да и ассакены большой отряд гиппотоксотов не выпустят из города без уважительной причины, – справедливо заметил кушан.
– Что Агенору мешает рассказать номарху Капишы про сокровища?
– Нет, он не дурак. Будет молчать, иначе тот повесит его за то, что вовремя не донес, а значит, не хотел делиться.
Иешуа удовлетворенно кивнул головой – логика друга показалась ему убедительной.
Заметив на склонах горы пещеры, он спросил сидящего рядом Маркуса:
– Что это?
– Лазы на серебряные рудники, – ответил префект, отправляя в рот кусок вяленого мяса. – На них все население поголовно работает. Ущелье узкое и каменистое, пригодной для возделывания земли мало. А еще в этих краях добывают смарагды, но копи находятся севернее, за перевалом Анджуман.
Римляне разделились: половина отряда ехала впереди обоза, другая в арьергарде. Всю дорогу Маркус внимательно следил за ущельем. Каждый раз, когда караван приближался к боковому распадку, он высылал вперед разведчиков. Прекрасно разбиравшийся в военной тактике префект понимал, что, если враги атакуют с обоих флангов, гибель неминуема.
Однако местные кланы не выказывали враждебности. Они предпочитали плату за проход через свои земли бряцанью оружием. Ведь ущелье издревле служило торговым путем из Бактрианы в Бхаратаваршу. Для ночевок путники находили закрытые скалами террасы или выбирали одну из пещер поглубже. Перед входом выставляли усиленный дозор.
Миновав горы Зиль, караван вышел к устью Хавака. Маркус повернул вверх по течению, и вскоре показался одноименный перевал. Путники спустились к берегу Дарвазы, дошли до устья, после чего направились на запад по Андарабскому ущелью.
Телеги катились по берегу реки вдоль покрытых диким фисташником холмов. Уже на закате обоз забрался на перевал Шехджалаль, с которого открывался удивительно красивый вид на широкую долину Сурхаба.
Река голубой лентой змеилась среди зелени садов и глинобитных построек. Темной громадой высились горы Мундаг, а слева от них – словно нос гигантского корабля – острым мысом в долину врезался хребет Бабалар.
Здесь впервые за все время пути караван повстречал разъезд ассакенов. Завидев всадников, Куджула соскочил с коня, забрался на телегу, и с головой закутался в гиматий. Когда патруль поравнялся с обозом, Иешуа достал пергамент с личной печатью Деимаха.
– Я эпитроп, везу дары от греческой общины Капишы храму Аполлона в Бактре, – не моргнув глазом выпалил он.
Десятник взял пергамент, повертел перед глазами. А толку – все равно по-гречески ни бельмеса!
– Почему такой большой отряд? – спросил он, настороженно поглядывая на суровых италиков.
– Так ведь сколько лет собирали! Стратег Капишы специально просил разрешения у номарха на усиленную охрану, – сказав это, Иешуа внутренне похолодел: вдруг ассакен потребует тамгу.
Но командир пристально смотрел на Куджулу. Ему показалось подозрительным, что тот с головой закутан в одежду.
– А это кто? – ассакен указал на него камчой.
– Возница, – Иешуа обреченно махнул рукой. – Что-то он плох: лихорадит, все тело покрылось язвами… Мы боимся – может, Черная смерть? Подождем еще день, если ему станет хуже, бросим по дороге.
Услышав про страшную болезнь, которая выкашивает целые города, десятник отшатнулся. Бросил пергамент иудею и поскорее отъехал от телеги…
Каравану понадобилось два дня, чтобы выйти в долину Самангана. На перевале Мирза-Атбили Куджула спешился, что-то подобрал с земли.
– Стрела? – удивился подошедший к другу Иешуа. – Откуда она здесь?
– Кушанская, – Куджула нахмурился. – Тахмурес… К вечеру обоз прошел Македонское ущелье, после чего вышел в широкую степь, которая тянется до самой Амударьи. Сейчас она больше походила на пустыню: трава пожухла, земля покрыта бурым налетом, вдали желтеют песчаные дюны…
Здесь дороги друзей расходились.
Обоз поворачивал в Бактру, а кушан направлялся к Амударье, чтобы под покровом ночи переправиться в родной Кушаншахр. Они тепло попрощались. Затем кушан подъехал к Маркусу. Воины стиснули друг другу запястья.
– Я буду ждать вас в Халчаяне, – сказал Куджула.
Потомки легионеров вскинули правую руку в римском салюте. Вскоре взбиваемое копытами коня облачко пыли растаяло в вечерних сумерках…
Спустя еще два дня Иешуа сидел в доме Зхарии, эксиларха Бактры. Перед ним стояла миска с хумусом, из которой он зачерпывал пюре кусочками лепешки.
– Как? – удивился эксиларх, услышав, что Иешуа остается в Бактре. – Ты не будешь сопровождать реликвии в Иерушалаим?
– Я нашел их. Но я не могу за них отвечать. Это должны делать люди, имеющие влияние на единоверцев. Меня здесь никто не знает. И еще… Вот, посмотри.
Развязав хурджун, Иешуа протянул эксиларху свинцовую пластину шириной с ладонь.
– Я подобрал ее в бадгире. Текст написан на иврите, но слов я не знаю…
Зхария осторожно
