Но не тут-то было. Все её старания имели своим итогом только одно: преступление, последствия которого по сей день довлели над всем алтыновским семейством. К которому Татьяна Дмитриевна, вопреки логике и здравому смыслу, по-прежнему себя причисляла. Действия этой женщины, сколь бы ушлой она себя ни считала, не дали ровным счётом никакого результата. И, когда б ни расторопность Митрофана Кузьмича Алтынова, которому Татьяна Дмитриевна без утайки рассказала обо всем произошедшем, за преступление это убийце пришлось бы отправиться далеко за Урал — в сибирскую каторгу.
— Я устрою всё так, — сказал пятнадцать лет назад Митрофан Алтынов своей жене, — что никакого дела об убийстве не будет вовсе. Но ты должна будешь из Живогорска уехать — вместе с Петром Филипповичем. Где вы поселитесь — ваше дело. И деньгами я вас обоих снабжу. Но открыто жить вместе вы не сможете — ты и сама это понимаешь. А мы с Софьей станем говорить, что и моя жена отправилась в лучший мир, и её муженек — тоже.
Татьяна Дмитриевна даже не спросила тогда, поверит ли хоть кто-то в подобное совпадение: в то, что и брат, и сестра овдовели в одно и то же время. Спросила она о другом:
— А как же Иванушка? Неужто ты не позволить мне видеться с ним?
Вот тут-то Митрофан и рассказал ей — впервые! — какие обстоятельства сопровождали появление на свет её единственного ребёнка. А также высказал подозрение (не такое уж нелепое, как могло бы показаться на первый взгляд), что жизнь Иванушки была спасена тогда не вполне обычным способом. И, с учётом того, что Татьяна Дмитриевна, его мать, оказалась сейчас под воздействием тёмных и нечестивых чар, лучше ей было держаться от своего сына подальше.
— Думаю, — сказал тогда Митрофан, — ты в своём нынешнем состоянии можешь только всё усугубить для Ивана. Он и без того растёт — как бы не от мира сего, а под твоим воздействием ещё, чего доброго, и вовсе умом двинется.
И впустую Татьяна пыталась тогда возражать. Зря говорила, что тот, кто наложил чары на неё и на Петра Эзопова, уж точно не допустил бы хоть какого-то вреда для Иванушки. Митрофан был неумолим: или — она немедленно уедет из города вместе с Петром Филипповичем, или — делу об убийстве купца первой гильдии Кузьмы Алтынова будет дан законный ход.
5
Иван Алтынов успел уже истерзаться угрызениями совести по поводу того, что побудил Валерьяна звать на помощь однорукого колдуна. Сколько ещё времени оказалось потрачено впустую!
— Отец! — звал Валерьян. — Батюшка, Кузьма Петрович!
Никакого ответа.
— Батюшка, это Валерьян — ваш сын! Ваш — и Мавры Топорковой!
Хоть бы что! Только рваные тени, до этого маячившие в отдалении, словно бы начали спотыкаться на ходу — устремляя свое движение к двум живым людям, посмевшими поднять крик в их владениях.
А потом — что-то произошло. Валерьян ни с того, ни сего рухнул на колени (на миг Ивана охватила оторопь: он решил, что дядя-кузен устроил перед ним коленопреклонение) и принялся обеими руками рыть землю, словно пес в поисках спрятанной кости. Иван подхватил с земли лампу, поднял её высоко над головой — и почти тотчас Валерьян вскочил на ноги и тоже победно вскинул руку. На его перепачканной в грязи ладони испускал длинные искры сияющий гранями бриллиант.
— Нашёл?! — Иван Алтынов едва мог поверить собственным глазам.
— Нашел, — подтвердил Валерьян Эзопов — со странно насмешливой интонацией, а потом прибавил: — Помни о том, что ты мне пообещал, Ванятка на белой лошадке!
И после этого кулем повалился наземь — бриллиант, впрочем, не выпустив: стиснув его в кулаке. Иван кинулся к родственнику, стал трясти за плечи, но с минуту или даже более того ничего не происходило. А потом — Валерьян вдруг резко сел на земле, как если бы его внезапно разбудили во время глубокого сна.
— Что? — спросил он Ивана. — Почему ты так на меня смотришь?
— Ты ничего не помнишь. — Это не был вопрос.
Да и о чем тут было спрашивать? Только один человек на свете мог назвать Ивана Алтынова вот так — Ваняткой на белой лошадке. Так что — по всему выходило: купец-колдун всё-таки не оставил без внимания призывы своего незаконнорожденного отпрыска. Только оказать ему помощь он предпочел не извне, а, так сказать, изнутри.
— Погляди, что у тебя в правой руке! — велел Иван.
А сам вытащил из-за пояса брюк красный гримуар. И протянул книгу своему родственнику, который с нескрываемым изумлением разглядывал драгоценный камень, лежавший у него на ладони. В предрассветных сумерках бриллиант казался не чёрным, а серым — как серыми выглядели и те рваные силуэты, которые явственно приближались к Ивану Алтынову и Валерьяну Эзопову.
Глава 27. Оборотное заклятье
1
Валерьян Эзопов дураком самого себя отнюдь не считал. И хорошо понимал, почему вышло так, что он внезапно лишился чувств — здесь, на Духовском погосте. Это был совсем не тот нервный обморок, какой случился с ним давеча в доме Алтыновых. Тогда-то Валерьян памяти не лишился, а в этот раз, когда пришел в себя, не мог припомнить — хоть убей! — каким образом последний камень оказался зажат у него в руке. Тут и сомневаться не приходилось: на время он сделается одержим духом своего незаконного отца — Кузьмы Петровича Алтынова. И открытым оставался для Валерьяна лишь один вопрос: оставил ли этот дух его теперь? Или — просто укрылся где-то на самом донышке его, Валерьяна, сознания? Чтобы потом вынырнуть наружу в любой удобный для себя момент. Выскочить, словно чёрт из табакерки.
Впрочем, у них с братцем Иванушкой совсем уже не оставалось времени в запасе. И, если они рассчитывали всё-таки обратить вспять тот обряд, который Валерьян столь самонадеянно осуществил накануне, приступать следовало немедленно. А все размышления и сомнения можно было отложить на потом. Если, конечно, это потом настанет для них двоих. Валерьян даже в предрассветных сумерках не мог не заметить, на что — на кого — безотрывно глядит сейчас Иван Алтынов.
Валерьян раскрыл красный гримуар на той странице, которую загодя заложил голубиным перышком его кузен-племянник. И, взяв в другую руку лампу, сначала просто пробежал глазами тот текст, который ему надлежало произнести. Без подготовки, с листа, читать заклятье vice versa — задом наперёд —
