– Так что Николай Дмитриевич хотел передать? – спрашивает Катя, дойдя до машины.
До отправления поезда остается совсем немного и Смородинова понимает, что назад ей придется бежать сломя голову. «Только бы задержался!» – молит капитан.
Он стоит за ее спиной и указывает пальцем.
– На заднем сиденье посмотрите.
Там действительно лежит какой-то сверток, Катя видит его через окно. «Что бы это могло быть?» – последнее, что проносится у нее в голове. Потом перед глазами вспыхивают искорки, а под правой лопаткой чувствуется укол.
Тошнит. Мир плывет. Асфальт бросается вверх.
– Ну, вот и хорошо, – знакомый голос плывет где-то далеко-далеко, обволакивает, убаюкивает. – Давай-ка, иди сюда.
Надо что-то делать. Происходящее – неправильно. Но мысли не складываются в предложения. Тело не может двигаться. А через пару мгновений и вовсе все теряет значение.
* * *
– Молодой человек, у меня в должностных обязанностях нет пункта, что я должна за пассажирами смотреть.
С проводницей Черный встретился в кабинете начальника линейного отдела. Женщина примерно одного с ним возраста, но чувствуется, что она привыкла доминировать и подавлять окружающих. Николай не удивился бы, узнав, что пассажиры именно ее вагона получают кипяток и постельное белье только после долгих и унизительных просьб.
– И все же. Пропала сотрудница полиции…
Проводница фыркает, закидывает ногу на ногу и принимается покачивать чуть снявшейся туфлей. Она точно знает – к ее работе никто не сможет придраться. А то, что она иногда перевозит посылочки за магарыч или на одну-две станции берет в свое купе попутчиков – так кто так не делает? «Вы вообще зарплату мою видели? Ну вот и молчите, предъявляйте билеты. Провожающие – на выход». Женщина изучает противного следователя, как букашку.
– Ну зашла баба в вагон, место свое заняла, сумку на полку засунула. Куда она потом делась, понятия не имею. Посадка – это вам не за ворами бегать. Тут, между прочим, никаких сил не хватит за всеми уследить. А то, что она от вас сбежала, – оно и понятно. Какая нормальная женщина станет в «ментовке» работать?
Черный морщится. Хабалок и хамов он не переваривает с детства – хватило общения с одноклассниками. Он завелся и собрался было отчитать сидящую напротив женщину, но это стало бы потерей времени, которое для Кати, возможно, истекает.
Николай гонит от себя мрачные мысли. Все его существо противится, отказывается даже допустить возможность того, что Катя Смородинова уже три дня как… Черный чувствует не просто ответственность за оперативника, он сжирает себя, обвиняя, что не уследил за женщиной. А именно эта женщина впервые в его жизни начала значить что-то большее, чем какая-то мимолетная, необязательная, дурацкая и никому не нужная, по большому счету, связь. «Мог бы проводить ее. Посадить на поезд. Не переломился бы», – нагнетает Николай.
– Сумка где? – спрашивает Черный.
– Чего?
– Сумка где? – повторяет он. – Пассажиры вышли, куда сумку нашего капитана дели?
– Да сдались мне те шмотки! Вы на что намекаете? Очень надо! На месте сдала в «потерянные вещи», мне, что ли, с ними возиться?
Скрежетнув зубами, Черный выпроваживает проводницу, которая вышла из кабинета так, словно на ее завитых волосах покоится корона империи.
* * *
Фотографии в деле говорят сами за себя. Виктор передергивает плечами, представив того, кто нашел тело. Он даже чувствует гнилостный запах, который наверняка разносился на приличное расстояние от трупа.
Тело, кое-как спрятанное в небольшом овраге у придорожной лесополосы, нашли грибники. В ту осень грибов было много, и в выходные дни многие приезжали сюда. Женщину опознали сразу, она была объявлена в розыск неделей раньше.
– Ее ж на куски буквально порезали, я выезжал тогда на дело, – делится усатый майор Фоменко с приезжим капитаном. – Жуть! Просто мороз по шкуре, как вспомню. Главное – лицо не тронул, сука, пожалел. У нее, видишь, пятно родимое на скуле. По нему опознали.
Пятно действительно есть. Небольшое, совсем не уродующее девушку, если судить по прижизненным снимкам.
– Там у матери инфаркт случился, когда опознание было. Да. Отец держался. Но вроде как недавно умер. А мать нас все звонками достает – ищите, мол, убийцу. А как мы его найдем? Считай, два года бьемся.
– А что сделали, чтобы найти?
Майор недобро смотрит на Тихомирова.
– Все, что могли, сделали. Прошерстили весь город. У нас, конечно, не миллионы живут, поскромнее, но как-то пока справляемся. И тут бы справились, но маньяк-то вашим оказался.
– Угу, – кивает Тихомиров, листая дело.
Нет, коллеги отработали правильно. Всех, кого могли, действительно привлекли, допросили, отпустили. Вдоль и поперек проверили подопечный контингент. Придраться не к чему. Бурбу Камила – жертва – вероятно, оказалась на пути убийцы случайно. Их ничто не связывало, а значит, раскрыть такое преступление очень сложно, практически нереально.
– А фотки были?
– Вот же, – изумляется майор.
– Да нет, на теле фотки были?
– Чего не было, того не было. Я вашему следаку писал, что соответствие неполное. Только профессиональные порезы наш анатом отметил. Но он все равно вас прислал.
– Мне бы это дело изъять, чтобы Черный его сам просмотрел.
– Ну так оформим бумаги – и забирайте, – с видимым облегчением соглашается майор. – Нам эта ваша головная боль вообще не нужна ни разу.
Витька чуть заметно морщится.
«Где ты, Катька?» – думает оперативник. Этот вопрос занимает его гораздо больше, чем опер, желающий избавиться от «висяка».
* * *
Можно выдохнуть. Все вышло именно так, как он и планировал. Вот что значит быть на голову выше остальных людей. Даже те, кого он считал лучшими в однообразной серой массе, на поверку оказались такими же, как все. Глупыми, жалкими, лишенными начисто фантазии и хоть какого-то иного взгляда на реальность. Он едва не сделал глупость, едва не повелся на загадочную внешность и скупость фраз. О, нет! Это была бы определенно самая большая глупость.
Впрочем, жизнь в полном одиночестве еще скучнее, чем жизнь среди обычных людей. Это ведь своего рода игра – Бог, притворяющийся смертным. Творец и Создатель, ходящий среди тех, кто рано или поздно столкнется с ним лицом к лицу. Правда, для одного из них это будет конечная станция.
Может быть, стоит дать еще один маленький шанс? Шанс на сближение. В конце концов, он не безнадежен. И со временем, возможно, разделит эту сладость парения над безликой толпой. Есть в этом человеке стержень.
«Но какова партия! Какое изящное решение проблемы! Гениально!» Он доволен собой. Напряжение последней недели угасает. Ему почти так же хорошо, как после «показа», когда люди глядят на его творение, ужасаются и восхищаются, когда их
