делать не станет, и собиралась уже, присмиренная и оробевшая, вернуться в спальню Антонии, как вдруг дверь чулана распахнулась настежь, и вбежала Хасинта, бледная, едва дыша.
– Ох, отче! Отче! – вопила она прерывающимся от ужаса голосом. – Что мне делать! Что делать! Безобразие какое! Одни сплошные несчастья! Сплошные мертвецы да умирающие! Ох! Я схожу с ума! Я с ума сойду!
– Говорите же! Говорите! – хором вскричали Флора и монах. – Что случилось? В чем дело?
– Ох! В жизни больше не допущу покойников в своем доме! Какая-то ведьма, наверно, заколдовала и меня, и все вокруг! Бедная донья Антония! Лежит и мучается от конвульсий, точно как те, что убили ее мать! Верно призрак сказал ей! Ей-богу, правду сказал призрак!
Флора опрометью кинулась в комнату своей госпожи, Амброзио – за ней, весь дрожа от надежды и тревоги. Хасинта не преувеличила: Антонию скручивали судороги одна за другой, и они напрасно пытались облегчить ее муки. Монах спешно отправил Хасинту в аббатство с поручением привести отца Пабло, не теряя ни мгновения.
– Я за ним схожу, – ответила Хасинта, – скажу, чтобы шел сюда; но что касается меня, не ждите! Этот дом проклят, и хоть сожгите меня, ни за что сюда больше и ногой не ступлю.
С этим она отправилась в монастырь и передала отцу Пабло приказание аббата. Затем явилась к старине Симону Гонсалесу и объявила, что останется у него, покуда он не станет ее мужем, а его дом – их общим домом.
Отец Пабло, как только увидел Антонию, сразу сказал, что надеяться не на что. Судороги длились около часа; но ее мучения были не сильнее тех, что испытывал аббат, слушая, как она стонет. Каждый приступ пронзал его сердце, словно кинжал, и он тысячу раз проклял себя за то, что согласился на эту варварскую затею. Однако час прошел, припадки мало-помалу ослабевали, возбуждение Антонии утихало, но она чувствовала, что конец близок и ничто не спасет ее.
– Достойный Амброзио, – сказала она слабым голосом, припав губами к его руке, – теперь я могу свободно высказать свою сердечную благодарность за вашу доброту и заботу. Еще час, и меня не станет. Поэтому я могу признаться вам прямо, что отказаться от общения с вами было мне тяжело, но такова была воля моей родительницы, и я не смела ослушаться… Я умираю без грусти: лишь немногие оплачут мой уход – и лишь о немногих пожалею я, оставляя их. Среди этих немногих более всего огорчает меня разлука с вами; но мы встретимся, Амброзио! Однажды мы встретимся на небесах, там дружба наша возобновится, и матушка будет смотреть на нас с удовольствием!
Она умолкла. Аббат содрогнулся, когда она упомянула об Эльвире. Антония поняла проявление его эмоций по-своему.
– Вы горюете обо мне, отче? Ах! Не вздыхайте, потеряв меня. Я не совершила никаких преступлений, во всяком случае – сознательно, каяться мне не в чем; и я без страха вручу свою душу тому, кто мне ее даровал. Просьб у меня мало, но я надеюсь, что они будут выполнены. Пусть отслужат мессы за упокой души моей и матушкиной; я уже не сомневаюсь, что она мирно спит в могиле, а меня просто подвел разум; лживость предсказания призрака – достаточная причина, чтобы я признала свою ошибку. Но у каждого человека есть свои недостатки, у матушки они тоже могли быть, хотя я о них и не знаю; потому я хочу, чтобы по ней тоже отслужили мессу, а расходы можно возместить из тех небольших средств, которыми я владею. Что останется, я оставляю тетушке Леонелле. Когда я умру, дайте знать маркизу де лас Ситернас, что несчастная семья брата больше никогда его не побеспокоит… Нет, я зря досадую на него, это несправедливо: мне говорили, что он болен, и если бы мог, обеспечил бы мне защиту. Тогда скажите ему только, отче, что я умерла и от всего сердца простила ему те ошибки, которые он, возможно, допустил. Ну вот, а сверх этого мне лишь хотелось бы знать, что вы молитесь за меня. Если так будет, я расстанусь с жизнью без малейшего огорчения.
Амброзио дал слово, что все исполнит, и приступил к обряду отпущения грехов. Близость смерти становилась все заметнее с каждой минутой. Зрение Антонии помутилось, сердцебиение замедлилось, пальцы утратили гибкость и похолодели. В два часа пополуночи она тихо угасла.
Как только дыхание ее пресеклось, отец Пабло ушел, огорченный печальным событием. А Флора предалась безудержному горю.
У Амброзио были иные заботы. Он поспешил нащупать биение пульса, которое, по указаниям Матильды, должно было доказать, что Антония умерла лишь временно. Он сжал запястье девушки – и ощутил под рукою трепет, и сердце его возликовало. Однако он тщательно скрыл свои чувства, напустил на себя грустный вид и, радуясь мысленно успеху своего плана, стал поучать Флору, что поддаваться бесплодной печали вредно. Но искренне проливаемые слезы мешали служанке вникать в советы аббата, и она никак не могла успокоиться. Перед уходом он пообещал лично распорядиться подготовкой похорон, ссылаясь на то, что следует поторопиться, чтобы Хасинта могла вернуться домой. Флора выслушала его, но вряд ли поняла, что он сказал.
Амброзио поспешил устроить похороны. Он получил у аббатисы разрешение поместить тело в склеп святой Клары, и утром в пятницу, после того как были исполнены все необходимые и достойные ритуалы, тело Антонии опустили в могилу.
В тот же день в Мадрид приехала Леонелла, мечтавшая представить своего молодого мужа Эльвире. Разные обстоятельства вынудили ее перенести поездку с четверга на пятницу, а известить сестру об этом изменении у нее не было возможности. Она всегда глубоко уважала Эльвиру и любила племянницу; их внезапная кончина не только удивила ее, но удручила и опечалила. Амброзио сообщил ей письмом о завещании Антонии и пообещал, что после уплаты незначительных долгов Эльвиры все остальное будет передано ей. Уладив это дело, Леонелле незачем было оставаться в Мадриде, и она скоро вернулась в Кордову.
Глава X
О, если бы предмет, достойный поклоненья,
Из тех, что в яви зрим иль в сновиденьях,
Я мог бы отыскать, то для тебя, Свобода
Священная, алтарь воздвиг под небосводом.
Не грубою рукой сооружен,
Средь аромата трав, в цветах стоял бы он!
Уильям Купер (1731–1800)
Будучи полностью поглощен подготовкой мести убийцам сестры, Лоренцо не думал о том, как жестоко обошлась судьба с другим дорогим ему существом. Мы уже упоминали, что он вернулся
