ближайшую кучу бумаг, потом еще и еще. Это не поможет, но мне становится немного легче. До сих пор я всегда действовала одинаково: молча избавлялась от всего, выбрасывала, не реагируя, убирала, не думая. Но больше не могу. Не знаю, что изменилось. В пожаре ли дело или в чем-то еще, но я не могу сдерживать рвотные позывы. У меня была надежда, что она просто хандрила, что она когда-нибудь придет в себя, но ничего не менялось.
Поднимаюсь наверх. Я переполнена эмоциями, и лестница злобно скрипит у меня под ногами. С размаху открываю дверь своей комнаты, хватаю телефон и начинаю набирать сообщение отцу. Пальцы стучат без остановки, никаких знаков препинания, просто поток злобных фраз.
Когда чувствую, что довольно, стираю все и просто смотрю на экран мобильника. Затем оглядываюсь по сторонам. Это единственная уцелевшая комната во всем доме, но я вижу, что мое отсутствие в последние несколько недель дало о себе знать. Не могу видеть, как она тоже постепенно заполняется хламом. Повсюду валяются еще не вскрытые посылки.
Хватаю все, что попадается под руку, и бросаю вниз по лестнице, не беспокоясь о соседях, которые наверняка слышат этот грохот. Захлопываю дверь, и, когда спина скользит по створке, меня охватывает поток противоречивых мыслей, которые, похоже, даже не мои. Обнаруживаю, что балансирую между двумя личностями, которых едва узнаю, пока тишина не проливает свет на то, что я убиваю себя. Думаю о единственном человеке, которого я бы предпочла никогда не встречать и который мне внезапно понадобился. О том, кто пугает меня, потому что заставляет задуматься над тем, кем бы я стала, если бы позволила нашим отношениям развиваться, и потому, что я одновременно пытаюсь представить свою повседневную жизнь без него сейчас, когда уже оттолкнула его. Почему он оказался не такой придурок, как я ожидала? Почему он такой веселый и добрый, и почему я ему так внезапно понравилась? Потом я снова увидела себя, выплевывающей на него все эти ужасы, ни одного слова из которых не было правдой, только страх был искренним. Тут же со всех сторон меня обступает сожаление. Я просто нашла себе оправдание, чтобы сбежать.
– Ты достойная дочь своего отца, – обращаюсь я к самой себе, примеряя на себя все слова, которые он мог прокричать моей матери, пытаясь объяснить свой уход.
Истерический смех вырывается из меня, когда внезапно приходит осознание, что я – адская смесь характеров моих родителей. Чувствую, как дыхание учащается, и нарастает приступ тревоги. Он не первый, но с начала учебного года я их еще не испытывала.
На четвереньках ползу к ночному столику, беру бумажный пакет и прикладываю его ко рту. Пока он надувается и сдувается, ко мне приходит прозрение. Я сама и есть все то, что ненавижу, отвратительный и горький коктейль из самого плохого, что есть у моих родителей, и это открытие вызывает слезы.
Наконец, с опозданием на несколько часов – и даже лет – я навожу порядок в голове. Теперь я все поняла. Желая сделать все, чтобы не стать копией матери, я обрекла себя на одиночество. Я верила, что отвергнув любовь, тем самым отложу развод родителей и те ужасные последствия, которые он имел для моей матери. Я позволила ее проблемам войти в мое сердце, заперлась в своих книгах, полных красивых, обнадеживающих историй со счастливым концом, ежедневно боролась со всем, что хоть как-то напоминало любовную слабость. Я выстроила вокруг себя стену точно так же, как она это делает со своими коробками с несчастьями. Без всякой на то разумной причины . Ты ведешь себя, как она. Ты ведешь себя так же, как она. Ради чего?
Чем больше я анализирую ситуацию, тем больше убеждаюсь, что порчу себе жизнь. Я ничего не испытываю, боясь страдать, и, в итоге, страдаю от того, что ничего не испытываю. Я сама заключила себя в тюрьму, и это даже серьезнее, чем то, в чем я обвиняю весь мир. Я труслива и глупа. И я скучаю по Доновану.
Я облажалась. Падение прогоняет мой гнев. Плачу, не переставая, так громко, что даже устаю. Тащусь к кровати.
Не знаю, как долго я спала, но, когда открываю опухшие веки, на улице светло. Мое сердце сжимается, когда я полностью просыпаюсь, одна в своей постели, без ноги Дона в качестве подушки. Больше не хочу быть прежней. Конечно… Я точно знаю, чего хочу, и больше не боюсь признаться себе в этом. С другой стороны, я еще не понимаю, как буду действовать. Мало того, я не представляю, сработает ли это вообще, но в одном я уверена. Вскакиваю на ноги и подхожу к письменному столу. Хватаю блокнот и ручку, подтягиваю стул и принимаюсь записывать план, который только что возник в моей голове. Придется разобраться с матерью, но сначала нужно исправить ту фундаментальную ошибку, которую я совершила вчера.
28. Донован
Если бы у меня было не такое убитое настроение, я бы удивился, увидев, как моя сестра выходит из спальни Адама и тихо шагает по квартире, напевая I believe I can fly[22]. Провожаю ее мрачным взглядом, она украдкой бросает на меня взгляд, хмурится и замедляет шаг.
– Что-то случилось?
– Нет.
– Хорошо.
Она исчезает на кухне, а следом за ней – ее новый парень. Слышу, как они разговаривают, громко смеются и целуются. Им потребовался всего один вечер, чтобы начать встречаться. Только один чертов вечер! Бешусь от того, что с Кэрри все не так.
Влюбленные снова проходят по гостиной и останавливаются перед диваном, на котором я лежу уже несколько часов. Кажется, они заслуживают применения того самого кодекса бро.
– Ты в порядке, Дон? – спрашивает Адам.
Пялюсь на черный экран телевизора. Если я их проигнорирую, они уйдут!
– Он дуется, – заявляет Амелия, потягивая сок из соломинки.
– Почему он дуется?
– Я не знаю.
– Ты спрашивала его об этом?
– Да.
– И что он ответил?
– Ничего.
– Ты настаивала?
– Нет. Считаю, хорошо уже то, что я с ним заговорила.
Валите отсюда!
– Должно быть, это связано с Кэрри.
– И правда, я давно ее не видел, – размышляет Адам.
– По-моему, она поняла, что мой брат скучен.
– Уверен, она давно это знала, тут должно быть что-то другое.
– Возможно…
– Может, уже заткнетесь?
Я закричал так громко, что сестра уронила соломинку.
– Он снова использовал свои голосовые связки! – изумляется она. – Дай пять!
Они с Адамом стукаются кулаками, затем смотрят на меня, ожидая, когда я заговорю. Честное слово, они сговорились!
– Проваливайте отсюда.
– Какой ворчун. Что происходит, Доннидон?
– Кажется, я уже хочу вернуть то время, когда ты игнорировала меня.
– Адам говорит, что я должна попытаться помириться с тобой, но, если ты по-братски попросишь меня о другом, с удовольствием вернусь к моим прежним привычкам.
– Вы слишком любезны, спасибо, – возражаю я,
