не последовало и тишину нарушало лишь тревожное дыхание путников.
– Им не пройти! – твердо сказал старик Пфиффер. – По эту сторону границы им придется отказаться от своей призрачной природы, поэтому они никогда не смогут сюда войти!
Он снова направил свет фонаря вперед и кивнул остальным, призывая их двигаться дальше. Спутники услышали каждое его слово, и последней фразы было достаточно, чтобы они принялись машинально переставлять ноги, чутко вслушиваясь. За их спинами воцарилась тишина, такая всеобъемлющая и гнетущая, какая только и может быть глубоко под землей.
Они довольно долго шли прямо. Одилий на ходу обратился к спутникам, оглянувшись через плечо:
– От подножия лестницы проход шел под прямым углом, а это значит, что мы сейчас снова приближаемся к Зеленому Логу, если меня не обманывают ощущения. Когда мы бежали по тропинке вдоль живой изгороди, то оказались довольно далеко от деревни. Дыра в стене находится где-то неподалеку от Колокольчикового леса, но под землей мы снова идем назад, а может быть, чуть правее, к точке, которая должна находиться к востоку от деревни.
– Это какое-то определенное место? – нетерпеливо спросила Гортензия, не в силах привыкнуть к многословным намекам Одилия.
– Да, – ответил он, и впервые за целую вечность в его голосе прозвучали радостные нотки, – вполне определенное. И всем вам известное. Старый курган между Зеленым Логом и Сверлянкой – речушкой, что течет вдоль лугов Краппа.
При этих словах остальные сразу подумали о выветрившихся гранитных блоках, сложенных в мощный стол под большим дубом на берегу реки. Огромный камень покоился на четырех валунах поменьше, и бойкие квенделята любили лазить по мшистой плите, пока их родители гуляли с друзьями вдоль Сверлянки. Никто не задумывался, кто и когда положил камни в этом тихом уголке. Доставить их туда, вероятно, стоило огромных усилий, а память о том, кто, возможно, был там похоронен, растворилась во тьме давно минувших веков.
– Хульдахус, – с благоговением прошептал Карлман. – Эппелин рассказывал, что на том самом месте, где находится старый курган, было написано «Хульдахус». Значит, карта не лжет!.. Но если она верна, – добавил он нерешительно, – то, насколько я помню, мы скоро окажемся на развилке.
– Что ж, будем надеяться, что поймем, куда идти, или что кто-то поможет нам выбрать верное направление, – сказал Одилий таким спокойным тоном, как будто речь шла о семейной прогулке.
– Да кто нам тут поможет?! Ради всех грибных колец, кого вы ожидаете увидеть, если не строителей этого туннеля, о которых я ничего хорошего не слышал? – вспыхнул Биттерлинг. Мысль о том, что Одилий говорил серьезно, его ничуть не привлекала.
– Если верить старинным легендам, подземный народ не столько грозен, сколько пуглив, да и, сказать по правде, их совсем не видно в Холмогорье, – ответил старик. – Я, собственно, имел в виду Райцкера. Котик во многом нас опережает, и не удивлюсь, если он уже учуял первый утренний туман над Сверлянкой.
Пфиффер направил фонарь далеко вперед. Конус света заиграл по полу и стенам; насколько хватало глаз, коридор впереди оставался пустым, а дальше простиралась непроглядная тьма, в которой могло таиться многое или вообще ничего.
– Чепуха! – фыркнула Гортензия, шедшая сзади со вторым фонарем. – Если у кота хватило ума найти выход из этой черной дыры, то там он и останется, я в этом ничуть не сомневаюсь!
– Этой ночью мало в чем можно быть уверенным, – ответил Одилий и вдруг остановился. – Даже в дороге под ногами… Туннель уходит влево, – заявил он, освещая путь.
– А здесь – направо! – сказал Карлман, когда Гортензия остановилась рядом с ним и осветила фонарем другую стену.
Теперь все увидели развилку и забеспокоились. Стоило Одилию сделать несколько решительных шагов в коридор, ответвляющийся влево, Гортензия так же смело последовала направо. Карлман пошел за ней. Под их осторожными шагами захрустели сосновые иголки.
– Насколько я вижу отсюда, дальше туннель идет влево, – услышали они позади слова Одилия, обращенные к Биттерлингу. Тот остановился перед развилкой и чувствовал себя крайне неуютно, глядя как два фонаря удаляются от него в разные стороны.
– Здесь есть еще один коридор, – сказала Гортензия. – Он начинается тут, в левой стене… Елки-поганки, это никуда не годится! Кажется, он идет прямо и в том же направлении, что и первый проход. Что же нам делать? Какой из путей правильный?!
Стоявший рядом с ней Карлман смотрел на новый коридор и лихорадочно пытался вспомнить все, что Эппелин рассказывал ему о старинной карте. Вместе с друзьями они размышляли, что же на самом деле скрывается за названиями, написанными старинным шрифтом. Карлман с горечью осознал, что хотя и помнит многие детали, не может понять их смысл.
В эту минуту старик Пфиффер тоже осмотрел обнаруженный Гортензией туннель и, нахмурившись, задумчиво умолк.
– Я так и знал, не надо было спускаться по этой трижды проклятой лестнице, – сетовал рядом с ним Биттерлинг. – Кузен Бульрих тоже полагался на карту и заблудился! А у нас даже карты нет, и мы полагаемся на ту, о которой Карлман знает только понаслышке. Разве вы никогда не слышали истории о великих исследователях, которые спустились в глубочайшие пещеры в поисках золота гномов и никогда больше не вышли на поверхность? А все потому, что следовали ложным картам, их вела жадность! Теперь их тела лежат где-то во чреве Северных гор, та же участь ждет и нас… Нам не место под землей, пока нить жизни не подойдет к концу. Но тогда, как и положено порядочным квенделям, я хотел бы умереть дома, в мягкой постели, хотя бы лет в сто, а до того, чтоб меня холили и лелеяли близкие, пока я не исчез навсегда среди корней!
Он всхлипнул в непритворном отчаянии и, опираясь левой рукой о стену, правой стал искать в карманах носовой платок. В его бархатном праздничном жилете зияли прорехи, он испачкался и запылился. Биттерлинг напоминал птицу, чье некогда великолепное оперение сильно пострадало во время бури – печальное зрелище!
– Дорогой мой Звентибольд! – Старик Пфиффер осторожно коснулся дрожащих плеч спутника. – Если все это бесполезно и мы не сможем найти дорогу вниз, то просто вернемся и посмотрим, нельзя ли выйти сквозь щель в стене. Всегда есть выход, помяни мое слово!
Звентибольд фыркнул и вытер нос рукавом, поскольку поиски носового платка успехом не увенчались. Он понял, что теперь ему совершенно безразлично, что думает о нем Гортензия Самтфус-Кремплинг – пусть считает его безвольной кроличьей лапкой и болтуном.
Однако когда он поднял голову, то обнаружил, что Гортензия печально на него смотрит. На ее лице отражались сочувствие и жалость.
– Я знаю, –
