почти три месяца за неуважение к суду, выразившееся в отказе подчиниться судебному ордеру на запрос информации о ее разговорах с Либби. Затем он призвал меня обсудить с генеральным прокурором Сешнсом способы быть более агрессивными, открывая дела против источников утечки секретной информации. Я сказал ему, что передам это сообщение.
После того, как президент несколько минут говорил об утечках, в дверь рядом с дедушкиными часами заглянул Райнс Прибус. Я видел позади него ожидавшую группу людей, включая вице-президента. Президент махнул ему закрыть дверь, сказав, что скоро закончит. Дверь закрылась.
Затем президент вернулся к теме Майка Флинна, сказав: «Он хороший парень, и через многое прошел». Он повторил, что генерал Флинн не сделал ничего плохого во время своих визитов к русским, но ввел в заблуждение вице-президента.
Затем он сказал: «Надеюсь, ты ясно видишь, что следует оставить это в покое, оставить в покое Флинна. Он хороший парень. Надеюсь, ты сможешь оставить его в покое».
В то время я понял, что президент просит, чтобы мы прекратили всяческое расследование в отношении Флинна в связи с ложными заявлениями о его разговорах в декабре с российским послом. Я не понял, что президент говорит о более широком расследовании в отношении России или возможных связей с его кампанией. В любом случае, это было очень тревожным, учитывая роль ФБР как независимого следственного органа. Воображаю реакцию, если бы президент Хиллари Клинтон попросила наедине переговорить с директором ФБР, и призвала его свернуть расследование в отношении ее советника по национальной безопасности.
Я не прервал президента, чтобы возразить, что то, что он просит, неуместно, как, вероятно, мне следовало поступить. Но если он не знал, что то, что он делает, неуместно, зачем бы он просто-напросто выгнал из кабинета всех, включая моего босса и вице-президента, чтобы поговорить со мной наедине?
Вместо этого я лишь согласился, что «он хороший парень», или казался таковым из того, что я знал о нем. Я не сказал, что «оставлю его в покое».
Президент не выказал никакой реакции на мой ответ, и ненадолго вернулся к проблеме утечек. Разговор был окончен, и я встал и вышел через дверь рядом с дедушкиными часами, пробираясь сквозь большую группу ожидавших там людей, включая Прибуса, вице-президента и нового министра здравоохранения и социальных служб Тома Прайса. Никто со мной не разговаривал.
Из машины я отправил своим сотрудникам электронное письмо, что брифинг по контртерроризму, на который они потратили так много времени, готовя меня к нему, прошел хорошо, но «теперь мне нужно написать еще одну заметку». Я имел в виду, что у меня был еще один разговор с президентом, который было необходимо задокументировать. Я подготовил несекретную заметку о разговоре насчет Флинна и обсудил эту тему со старшими руководителями ФБР, включая заместителя директора Маккейба; моего руководителя аппарата Джима Рыбицки; и главного юрисконсульта ФБР Джима Бейкера. Менее чем за месяц я написал уже множество заметок о встречах с Дональдом Трампом. Я знал, что мне нужно было запомнить эти разговоры как из-за их содержания, так и потому, что знал, что имею дело с генеральным директором, который хорошо может лгать о них. Мне нужна была своевременная запись для защиты ФБР и себя.
Остальные руководители ФБР согласились, что было важно не внушать следственной команде взгляд на Флинна — и, шире, на предполагаемую российскую координацию с кампанией Трампа в 2016 году — по просьбе президента, чего мы и не собирались делать. Также мы пришли к выводу, что, учитывая, что это был разговор один на один, не было способа подтвердить мой рассказ. Мы решили, что было бессмысленно сообщать о нем генеральному прокурору Сешнсу, который, как мы ожидали, скорее всего откажется от вовлечения в связанные с Россией расследования. (Так он и сделал двумя неделями позже). Обязанности заместителя генерального прокурора тогда исполнял окружной прокурор Соединенных Штатов, который не останется на этой должности. Мы решили придумать по ходу продвижения нашего расследования, что делать с просьбой президента и ее последствиями.
После встречи с президентом 14 февраля я дал указание Джиму Рыбицки организовать для меня на следующее утро беседу с генеральным прокурором по завершении нашего регулярного брифинга по средам по угрозам. После завершения регулярного заседания комнату покинули все, кроме генерального прокурора, меня и наших руководителей аппаратов. Сешнс сидел за столом напротив меня в защищенном конференц-зале Министерства юстиции. Он располагался на том же самом месте, и, скорее всего, в том же самом кресле, в котором сидела Лоретта Линч, когда говорила мне называть расследование в отношении электронной почты Клинтон «вопросами».
Когда комната освободилась, я сделал то, что обещал президенту, и передал его озабоченность утечками и его ожидание, что мы будем агрессивными, преследуя их. Оптимистично предполагая, что генеральный прокурор обладает каким-то влиянием на Трампа, я затем воспользовался возможностью попросить его не допускать в будущем моих разговоров один на один с президентом.
— Так не должно быть, — сказал я. — Вы — мой босс. Вас нельзя выгонять из комнаты, чтобы он мог поговорить со мной наедине. Вы должны находиться между мной и президентом.
Он не спросил, что меня обеспокоило, а я не рассказал по причинам, которые привел выше. Вместо этого, знакомым мне движением Джон опустил взгляд на стол, и его глаза заметались взад-вперед, из стороны в сторону. Насколько помню, он ничего не сказал. После непродолжительного метания взгляда, он положил обе руки на стол и встал, поблагодарив меня за то, что я пришел. По его позе и лицу я прочел, что он не сможет помочь мне. Мы с Рыбицки вышли. Я был так сбит с толку этим молчаливым метанием взгляда, что попросил Рыбицки позвонить руководителю аппарата Сешнса, чтобы убедиться, что тот осознал мою озабоченность и важность того, чтобы генеральный прокурор оградил меня от президента. Его руководитель аппарата подтвердил, что они поняли.
Но они не поняли. Или не смогли.
* * *
Я буду продолжать бороться с президентом Трампом еще три месяца. 1 марта я собирался сесть в вертолет, чтобы лететь на опиоидный саммит в Ричмонд, когда моя помощница Алтея Джеймс позвонила мне на мобильный сказать, что президент хочет поговорить со мной. Я понятия не имел, на какую тему, но предположил, что это должно быть важно, так что ждал на вертолетной площадке в «Субурбане» ФБР. Руководитель Управления по контролю за наркотиками и мой старый друг Чак Розенберг ждал меня в вертолете.
Спустя несколько минут мой мобильный зазвонил, и оператор Белого дома объявил президента. Он
