и женщинами в нашем правительстве. И столь же быстро, как сердитое выражение пробежало по ему лицу, оно исчезло. Словно я ничего не говорил, и вообще никогда не появлялся на свет. Встреча была окончена.
Президент поблагодарил меня за то, что я пришел. Прибус, не сказавший ни слова во время этой ссоры, проводил меня из кабинета, и ушел без каких-либо разговоров.
Я вернулся в штаб-квартиру ФБР и рассказал членам своей команды, что, вероятно, этим поступком закончил всяческие личные взаимоотношения с президентом. Я сопротивлялся его требованию обещания верности двумя неделями ранее, а теперь я прорезал кокон, раскритиковав человека за столом. У нас не будет дружеских взаимоотношений, какие были у меня с Бушем и Обамой. Необязательно это было плохо. Директора ФБР не должны быть слишком близки к действующему президенту или его администрации — что, конечно, и было первоначальной причиной, по которой я был в тот день в Белом доме.
Тем не менее, эта встреча меня потрясла. Я никогда не видел в Овальном кабинете ничего подобного. Когда я очутился на орбите Трампа, у меня снова возникли воспоминания о своей предыдущей карьеры в качестве прокурора против мафии. Круг молчаливого согласия. Все под полным контролем босса. Клятвы преданности. Мировоззрение мы-против-них. Ложь во всем, большая и малая, на службе некоему кодексу преданности, ставившему организацию выше морали и выше правды.
* * *
Менее чем через неделю я снова оказался на этой сцене, снова касаясь коленями стола «Резолют».
14 февраля я отправился в Овальный кабинет на запланированный контртеррористический брифинг с президентом. Он снова вещал из-за стола, а наша группа полукругом сидела лицом к нему в шести креслах на противоположном конце. Я сидел в одном полукруге с вице-президентом Пенсом, заместителем директора ЦРУ, директором Национального контртеррористического центра, министром внутренней безопасности и моим новым боссом, генеральным прокурором Джеффом Сешнсом. К тому времени новый генеральный прокурор занимал пост менее недели. Моим первым впечатлением о нем было, что он жутко напоминал Альберто Гонсалеса — ошеломлен и не соответствовал этой должности — но Сешнсу не хватало доброжелательности, которую излучал Гонсалес.
Президент выглядел странно безразличным и растерянным во время этого секретного брифинга. У меня было что сказать важного и безотлагательного касательно текущей террористической угрозы внутри Соединенных Штатов, но это не вызвало никакой реакции. В конце этого энергосберегающего заседания он дал знать, что брифинг окончен. «Всем спасибо», — громко произнес он. Затем, указав на меня, он добавил: «Я просто хочу поговорить с Джимом. Всем спасибо».
И вот снова то же самое.
Я не знал, о чем он хочет поговорить, но эта просьба была столь необычной, что я подозревал, что в ближайшем будущем у меня появится еще одна заметка. Поэтому я знал, что мне нужно постараться запомнить каждое произнесенное им слово, в точности как он его сказал.
Не имея выбора в этом вопросе, я остался в своем кресле, в то время как участники начали покидать Овальный кабинет. Однако, генеральный прокурор задержался у моего кресла. Как мой босс в Министерстве юстиции, он несомненно и справедливо считал, что должен присутствовать на этом разговоре. «Спасибо, Джефф», — пренебрежительно произнес президент, — «но я хочу поговорить с Джимом».
Затем настал черед Джареда Кушнера. Кушнер сидел позади меня с другими помощниками Белого дома на диванах и стульях у кофейного столика. Похоже, он лучше других в комнате знал своего тестя, и, казалось, попытался подобным образом вмешаться. Втягивая меня в разговор, пока остальные освобождали кабинет — Джаред говорил о расследовании электронной почты Клинтон, и каким трудным оно должно было быть — возможно, он думал, что Трамп забудет, что просил выйти всех, включая него. Без шансов.
«О» кей, Джаред, спасибо», — сказал Трамп. Его зять, похоже, столь же неохотно, как Сешнс, тоже вышел.
Когда дверь рядом с дедушкиными часами закрылась, и мы оказались вдвоем, президент посмотрел на меня.
«Я хочу поговорить о Майке Флинне», — сказал он. Флинн, его советник по национальной безопасности, накануне был вынужден подать в отставку. Я не очень хорошо знал Флинна, но давал вместе с ним показания в 2014 году, когда он служил директором военной разведки. Я нашел его приятным.
Флинн, генерал армии США в отставке, в декабре 2016 года много раз беседовал с российским послом в Соединенных Штатах, чтобы заручиться российской поддержкой в срыве резолюции Объединенных Наций — на которую администрация Обамы не собиралась налагать вето — осуждавшей Израиль за расширение его поселений на оккупированной территории, а также чтобы убедить русских не обострять их ответ на санкции администрации Обамы наложенные в качестве результата российского вмешательства в выборы 2016 года. Эти разговоры о санкциях стали темой большого интереса со стороны общественности, после того как о них в начале января сообщили в СМИ, а избранный вице-президент Пенс опроверг по телевидению, что Флинн разговаривал с русскими о санкциях. Пенс сказал, что знает это, так как говорил с Флинном. 24 января, как часть нашего продолжавшегося расследования российских попыток влияния, я направил в Белый дом двоих агентов опросить Флинна о его разговорах с русскими. Он солгал агентам, отрицая, что подробно обсуждал с российским послом те самые темы.
Президент начал с того, что сказал, что генерал Флинн не сделал ничего плохого, говоря с русскими, но ему пришлось позволить ему уйти, потому что тот ввел в заблуждение вице-президента. Он добавил, что у него были другие опасения по поводу Флинна, которые не назвал.
Затем президент выдал длинный список комментариев по поводу проблемы с утечкой секретной информации — опасение, которое я разделял. Как и всех президентов до него, его расстраивало, что люди с доступом к секретной информации тут и там болтали о ней с репортерами. Я пояснил, что это была давняя проблема, мучившая его предшественников, и что трудно было заводить дела, потому что для этого иногда от нас требовалось устанавливать следственные контакты с представителями СМИ (например, путем судебного запроса записей телефонных разговоров). Но еще я сказал ему, что если бы мы смогли завести дело — если бы мы смогли прижать к стене кого-либо из источников утечки секретной информации — это послужило бы важным сдерживающим сигналом. Хотя я не делал никаких отсылок или предложений о преследовании представителей СМИ, президент сказал что-то насчет того, как мы однажды посадили журналистов в тюрьму, и это заставило их говорить. Это была отсылка к расследованию в отношении Скутера Либби, когда репортер «Нью-Йорк Таймс» Джудит Миллер в 2005 году провела в тюрьме
