даже беспрерывное бедствие податных вымогательств, которым всегда грозит тяжкое и беззащитное разорение, которые оставляют свои дома, чтобы не подвергаться пытке в самых домах, ищут ссылки, чтобы уйти от казни? Где и у каких народов, кроме римлян, найдем мы подобное зло? Даже франки не знают, что это за преступление. Гунны чужды подобных злодейств, нечего нет у вандалов и у готов. Не только варвары не терпят подобных мучений у готов, но и сами римляне, живущие между ними, от них изъяты. Оттого у них только одно желание – никогда не воротиться под римское владычество. Да, вся это римская plebs (беднота) просит у Бога только одной милости – возможности провести жизнь между варварами. И мы удивляемся, что готы не побеждены нашими войсками, когда римляне предпочитают стоять на их стороне, а не на нашей.
Вот почему не только наши братья не думают оставить варваров, чтобы перебежать к ним, но бегут из наших провинций, чтобы искать у них убежища. Я удивляюсь, что не все это делают. Причина только та, что они не могут взять с собой своих убогих хижин».
Весьма важно, что Сальвиан разъясняет те зависимые отношения одного класса населения к другому, которые послужили зачатками для развития последующих вассальных отношений. «И вот, так как они не могут того, чего, быть может, желали бы, они делают только то, что могут. Они отдают себя под покровительство людям более сильным (Tradunt se ad tuendum praetegendumque majoribus), делаются подданными (dediticios) богатых и как бы переходят под их суд и подданство. Я не считал бы еще этого чем-либо тяжким и недостойным, напротив, скорее радовался бы этому величию магнатов (potentum), которым отдаются (под защиту) бедные, если бы только они (то есть богатые) не продавали своего покровительства за деньги (si patrocinia ista non venderent), если бы их мнимую защиту слабых можно было приписать человеколюбию, а не корыстолюбию. Вот что тяжко и вот что жестоко: под предлогом защиты бедных они их окончательно грабят (ut spolient), под видом защиты несчастных они делают их еще несчастнее. Ибо все те, которые ищут этой мнимой защиты, прежде чем ее получать, должны отказаться в пользу защитников почти от всего своего имущества; таким образом ради того, чтоб отцы имели защиту, дети теряют наследство. Защита отцов приобретается обращением в нищенство дочерей. Вот что такое помощь и патронат сильных (ессе quae sunt auxilia et patrocinia majorum)» (L. 5. VIII. § 38–40).
«Самое чудовищное, – говорит он далее, – что эти бедняки, отдав свое имущество патрону, должны часто нести и после, как прежде, поземельную подать со всеми ее бедствиями. В отчаянии они спасаются из этой беды тем, что свои землицы наконец совсем оставляют и уже не как клиенты, а как колоны (coloni) приходят на латифундии богатых, как от врага спасаются в крепость и от уголовного судьи в убежище (asylum). Но таким образом они теряют вместе со своими имениями и свое право свободы (status). И это еще не все – полусвободные превращаются также магнатами в рабов».63 Сочинение Сальвиана Марсельского представляет весьма важный источник для изучения социального положения низшего класса Римской империи той эпохи. Подробности, приводимые им, выясняют нам и причины восстаний багаудов, о которых было уже сказано выше; восстания эти имеют довольно важное значение, так как повторялись во всех провинциях и везде были вызваны одними и теми же социальными и экономическими условиями жизни. Одинаковую важность имеет и указание Сальвиана на то, что свободные люди отказывались от своей свободы и отдавали свои участки магнатам, могущественным лицам, приобретая за это их защиту, но вместе с тем теряя свою свободу. Кроме того, Сальвиан с особенной резкостью останавливается на зрелищах и цирках, в которых, по его мнению, главным образом выражалось падение и разложение римского общества.
Нет преступления и порока, говорит он, которых бы не заключалось в зрелищах, где величайший род наслаждения представляет то, как умирают люди, или, что еще сильнее и ужаснее, разрываются на части, как чрево животных наполняется человеческим мясом, как съедаются люди к общей радости присутствующих, к великому наслаждению зрителей. Глаза зрителей столько же, сколько и зубы зверей, пожирают жертву. Чтобы это могло делаться, вся вселенная несет издержки, с большим вниманием и старанием ведется и приготовляется дело. Отдаленные страны делаются доступными, непроходимые леса обшариваются по всем направлениям; всюду рассылаются гонцы, и сыщики проникают в плодоносные долины Альп, чтобы найти необходимых для этих зрелищ диких зверей (L. 5. V. § 22, 23).
Таким образом, в пятом веке Сальвиан говорит о звериных боях, но, в сущности, это только анахронизм, так как их в это время уже не существовало. Первый эдикт против гладиаторских игр издал Константин в 325 году, по-видимому, для одной провинции – Финикийской, где они еще долго держатся, хотя на Востоке никогда не были часты и так страстно любимы, как на Западе. Важно, что в новом Риме, в Константинополе, их с самого начала не было. В старом Риме они просуществовали до самого окончательного их уничтожения, что совершилось только через 90 лет после торжества христианской церкви.
Но христианская церковь, конечно, никогда не питала к ним сочувствия и не давала одобрения. Между тем лучшие из язычников одобряли: Либаний, Симмах при Феодосии очень хвалил Феодосия, когда он пленных язычников отдал на растерзание зверям; но на Востоке при нем совершенно прекратились цирк и ристания. На Западе преступники присуждались к арене еще и в царствование Гонория. Последний гладиаторский бой в 404 году в честь победы Стилихона – монах Телемах, родом из Азии, бросился на сцену, чтобы разлучить сражающихся; толпа в ярости закидала его каменьями.[70] Но довольно уже сказано об этом, говорит он далее, тем более что, как говорят в извинение, это не всегда совершается.
В весьма резких выражениях, мало напоминающих классическую благородную латынь, Сальвиан говорит далее о том, что общественные торжественные процессии, празднества и т. п. имеют вредное, растлевающее влияние на народ, но театры и цирки особенно вредны для общественной нравственности.
Конечно, он имел некоторые основания говорить с негодованием об этих зрелищах, но быть может до известной степени преувеличивал их опасность и вред. В особенную заслугу он ставит варварам, что у них нет этого, и за это именно Бог, по словам его, несмотря на их ересь, помогает им. Часто случалось, говорит он, что назначали богослужение в христианских храмах Рима и вместе с тем зрелище в цирке. Народ собирался в последнем гораздо охотнее, чем в
