в спальне наверху. И у бассейна, который появляется на пятнадцать кратких лет, дает течь и разливает свои воды в земные глубины. И в подвале, задуманном как убежище от жары.
Происходит убийство. Падение, утопление, несчастный случай на охоте. Самоубийство. Два рождения, свадьба, много свадеб. В очередной раз доказывая, что от корней не уйдешь, дом становится “коттеджем для молодоженов”, затем, когда Осгуд узнает о планах вырубить старые яблони, они с Норой затаскивают внутрь червивую тушу оленя и оставляют ее посреди люкса для новобрачных.
Крышу частично остекляют. К восточному фасаду пристраивают новое крыло – для домашнего кинотеатра. Меняют окна, разбирают полы. Гараж снова становится амбаром, амбар становится комнатой отдыха, комнату отдыха разделяют на гостевые, стены возводят, стены ломают. Дом превращается в отель с включенным завтраком, в Центр холистических практик, в ретрит для поэтов, по вечерам читающих стихи о последних днях жизни на земле. В странный, похожий на бункер барак, где мужчины и женщины в синих робах вырывают из стен провода, разбивают телевизоры, сжигают их и погребают расплавленные останки в земле, называют друг друга Пейшнс, Персевиренс, Фортитьюд, даже у растений и животных отбирают старые имена. Наконец, в охотничий домик – пока охотник безвозвратно не исчезает в лесу.
Переворачиваются страницы Календаря. Наступают перемены, ожидаемые и неожиданные. Нашествия гусениц, прыгающих червей, пятнистых фонарниц, наряженных, как фарфоровые куклы, в кричащие платья в горошек. Бывают хорошие дни – с прохладными ветрами, бормотаньем лесных певунов и легкими дождями, после которых все такое сочное и влажное. И даже с бабочками-монархами. Много хороших дней, наполненных красотой, – передышка от неизбывной скорби.
Она ждет. Одно за другим падают высокие деревья. Вот исчезли тсуги, вот – ясени; иногда она отправляется в Канаду и Северный Мен, где по-прежнему стоят сахарные клены. Яблони еще дают плоды, черенки от черенков от черенков, привитые к дичкам, способным противостоять жаре. Едва шарлаховый дуб, азимина и ликвидамбар с холмов Каролины успевают подняться над кустами шиповника и бересклета, как землю снова расчищают под пастбища.
В минуты отчаяния она ищет прибежища в лесах прошлого. Они становятся ее личным Архивом, а сама она – Архивариусом, и со временем она убеждается, что единственный способ не рассматривать мир как историю утрат – это рассматривать его как историю перемен. При жизни она грезила этими древними лесами, но то, что предстает ее взгляду, чудеснее любых фантазий. Небо, черное от птиц, зеленые луга, где пасутся лоси и олени. В долинах звучат трели давно исчезнувших лесных певунов (теперь она их различает), смех детей могикан, волчий вой. В реках столько рыбы, что, кажется, можно гулять по воде. Призрачные стрекозы, трутовики, вязы – по тысяче ангелов на каждой травинке.
В одиночку она бродит под огромными каштанами, ложится под небом, затянутым тучами, и дождь падает сквозь нее, на нее, сквозь нее. Смотрит, как ветер обрушивается на клены прошлого, разносит по лугам пушистые семена ваточника, срывает с дома кровлю, пластинка за пластинкой.
По осени дети (взявшиеся неизвестно откуда) воруют яблоки, обезглавливают ваточники, забираются друг дружке на плечи и заглядывают в окна, быстро зарастающие диким виноградом.
Где-то далеко тоже происходят перемены – иногда чудовищные, иногда чудесные. Люди больше не приезжают. Еще не конец – все не так просто, – но теперь эти горы оставляют в покое. Никаких больше поездок на выходные, никаких отшельников. Горстка оставшихся умирают забаррикадированные в убежищах, консервные банки ржавеют, ружья исчезают в цепких пальцах лиан. Когда дорогу в Оукфилд преграждают упавшие деревья, никто их не убирает.
На смену лесу и саду приходят кудзу и жимолость, захватывают весь дом. Дороги зарастают рейнутрией, айлантом, горцем. Без солнечного света яблони ссыхаются, уступая наконец жаре.
В доме продолжают начатое термиты и плесень.
Осгуд складывает черенки в мешок, целует ее в лоб и отправляется на север.
Она остается.
И вот однажды в далеком лесу кто-то поджигает кусты и траву, чтобы расчистить землю для охоты.
Стоит осень, засушливая осень. Вот уже много лет наводнения сменяются засухами, а засухи – наводнениями. Пламя отыскивает голые кусты барбариса, мертвые груши Каллери, заросли древогубца и бирючины, сосны, приспособившиеся к бесплодным обугленным землям Джорджии. Раздуваемое сухим южным ветром, пламя проносится по стране и сметает леса, выросшие на месте заброшенных домов.
Она находится в северном лесу, когда огонь добирается до желтого дома, до его обломков – груды досок и камней, поросших папоротником и змеиным корнем. Сбежав по тропинке, она смотрит, как пламя поглощает дом. Без колебаний. Она привыкла к безразличию – это, можно сказать, главный урок мира – и все равно ждет промедления, какого-то узнавания или признания. Но огонь не останавливается. Два часа – и дома нет. Мгновение над дымящимися руинами висит тишина, затем все начинается сначала.
Благодарности
За терпение, любовь к словам, прогулки в лесу и в снегу: Саре, Рафе, Питеру. За то, что слушали мои истории с самого начала: маме и папе. За то, что поделился своим благоговением перед лесами, призраками и книгами Массачусетса: Кевину Макграту. За то, что направил меня в нужное русло: Тинкеру Грину. За то, что составил компанию в горах: Джошу Муни. За путешествия во времени: Натану Перлу-Розенталу. За Зернышко Эшмида: Уайетту Мейсону. Моим родным: Дебби и Эмме, Сьюзен и Говарду, Шарлотте и Эду, Сильвии и Аарону, Перл и Коттону, моим племянникам и племянницам; моим друзьям, чья помощь и мудрость проникли на эти страницы, в особенности Роберту Алтеру, Лин Хеджинян, Марико Джонсон, Тане Лурманн, Джилл Маккоркл и Джеду Пёрди. Кэрол Косман и Элоизе Ян, знавшим эту историю в зародыше, – вас очень не хватает. Моим стэнфордским коллегам и компаньонам в лесах Новой Англии: Кэролайн и Тиму, Дине и Джеффу, Элине и Эрику, Джесс и Дэну.
Фигаро – за то, что показал, где копать. За посадку и обрезку: моим редакторам Энди Уорду из “Рэндом хаус” и Иокасте Гамильтон из “Джон Мюррей”. За то, что указывала дорогу: моему агенту Кристи Флетчер. А также Эвану Кэмфилду, Мелиссе Шиншилло, Саре Фуэнтес, Дональду Ламму, Кэтрин Моррис, Керри Нил, Лоре Робертс, Кейли Суббервал и Терри Зарофф-Эванс.
За возможность писать и исследовать: Новому литературному проекту (The New Literary Project) и Фонду Гуггенхейма.
Уильяму Кронону и Тому Уэсселсу, чьи работы ответственны за знания, легшие в основу этой книги, но не за ее ошибки. Добрым людям из iNaturalist.org и приложения Merlin Bird, сделавшим мир природы понятнее. Клариссе Харт – за экскурсию по Гарвардскому лесу. Профессорам Швихре (“Ритуал ухаживания жуков-короедов”, “Сельское хозяйство Калифорнии”, California Agriculture, 1980) и Нельсон (“Системы размножения аскомицетов: сумчатые утехи”, “Тенденции в генетике”, Trends in Genetics, 1996)
