сплошь урядникам…
…На второй день, как всегда, я пришел с бумагами на доклад к командиру полка в его квартиру. Подав руку и не принимая бумаг, он вдруг говорит мне с какой-то лукавой улыбкой:
– Знаете, Федор Иванович, ваш концерт едва не стоил мне очень дорого… И я вас спас вчера.
Я слушаю и не понимаю. Молниеносно пронеслось в голове, что великий князь, видимо, сделал строгое замечание ему, что «в его полку офицеры выступили на сцене как простые казаки».
В императорский период времени это строго запрещалось по уставу. Все воинские чины не имеют права выступать в общественных местах с речами, на сцене и прочее…
И вдруг в 1-м Кавказском полку, да еще на банкете в честь Походного атамана и великого князя офицеры поют и танцуют на сцене, да еще в кругу своих же нижних чинов.
Такие нездоровые мысли пронеслись в моей голове. К тому же ведь все это организовал его адъютант. «И как это мы, молодежь, подъесаулы, советуясь предварительно, не подумали об этом?» – несется в моей голове. И мне стало немного не по себе, что я так подвел своего командира.
Он увидел мое смущение и уже весело продолжал:
– Но не бойтесь… все прошло хорошо. А спас я вас вот от чего. Великий князь спросил меня: «Это ваш адъютант?» Я ответил утвердительно. И вдруг князь спрашивает: «А не уступите ли вы его в мой штаб?»
Не успел я еще отойти от страха, как Мистулов, мягко улыбаясь и не ожидая моего ответа, продолжает:
– Ну, как вам это нравится? И я его высочеству отказал… Вот что вы наделали своим концертом, – уже смеется он. Смеется и его помощник, войсковой старшина Лотиев, зная все это. – Но, право… я этого всего никак не ожидал! – продолжает он. – И как вы могли сделать этот экспромт? Когда вы разучили хор? Откуда такие голоса? А танцоры?
Теперь, отойдя душой, я стоял и улыбался. А Мистулов, видимо, желая испытать меня, спрашивает:
– А может быть, Федор Иванович, вы хотели бы поступить в походный штаб великого князя? Я не хочу портить вам карьеры… И отпущу, если вы пожелаете.
Все это было для меня больше чем неожиданно. Конечно, быть в штабе Походного атамана, великого князя, ближайшего родственника самого русского императора, – это честь не для всех офицеров возможная. И чтобы в него попасть, надо иметь протекцию.
На миг, на один лишь миг, я подумал об этом… И потом сразу же перечеркнул эти мысли в своей голове. Что мне даст по службе штаб Походного атамана, хотя бы и великого князя? Этот штаб, разъезжающий в собственном поезде из классных вагонов для инспектирования казачьих частей, дающий офицерам обеды и принимающий их? Это есть скучное и неживое дело. А дальше что?
А дальше надо бросить свой родной полк, с которым так любовно и дорого связан по своему рождению! Надо бросить друзей-офицеров! Надо бросить казаков, соратников по войне! Надо расстаться со своими тремя верховыми лошадьми…
В штабе Походного атамана только офицеры Донского войска. Все – крупные ростом, неторопливые в движениях, немного важные и как бы скучающие… Эта их «скучаемость» не понравилась мне за столом, в их салон-вагоне, когда мы были гостями у князя третьего дня.
Что же я? О чем же я с ними буду говорить? Я, для которого конь, седло, прибор к нему с серебряным набором, чувяки, казачьи песни, изредка полковой кутеж… и вообще, живая жизнь полка составляли главное стремление всей жизни и военной службы.
Конечно, личная жизнь, может быть, будет и интересна. Увидишь многих великих людей России. Ну, а дальше что? А наш выдающийся командир полка? С ним ведь надо будет расстаться? При нем и с ним так всем приятно служилось в полку!
Кроме того, самый старший из нас, подъесаулов, Володя Кулабухов, принял в командование и «на законном основании» сотню. Следующий по старшинству в чине – это я. В полку три штаб-офицера командуют сотнями. Естественно, они должны получить высшее назначение, и я, как самый старший подъесаул, буду назначен командиром сотни «на законном основании», как заносится в послужные списки офицеров. Это ведь высшее достижение и стремление большинства строевого казачьего офицерства! И быть командиром сотни в 24 года от рождения – это ведь карьера!
С ранней весной нашу дивизию, безусловно, бросят вновь в Турцию. И вновь с доблестным своим командиром полка мы в боях… И я – командир сотни, то есть глава 135 строевых казаков… И вот из-за «теплого» и уютного высокопоставленного гнездышка покинуть все это, а главное – родной наш полк?
Все мое существо сразу же сказало – нет! И я тут же доложил об этом Мистулову…
Но… это посещение нас Походным атаманом великим князем было очень приятно. Этим как бы объединялись воедино все строевые казачьи части на фронте, каждая из которых имеет что-то свое и совсем разное от всех частей многомиллионной Русской армии.
И во всех полках, как мы потом узнали, князя и его штаб чествовали очень помпезно и с большим удовольствием. Как известно, и казаки, и князь любили повеселиться…»[258]
Однако существовало и диаметрально противоположное мнение:
«В штабе сказали, что едет к нам походный атаман всех казачьих войск, великий князь Борис Владимирович. Я впервые узнал, что есть такая высокая должность походного атамана, а на мои наивные вопросы, почему же верховным атаманом казачьих войск является не казак, получил неудовлетворительные ответы – что казачьих войск много, нужно их объединить, а потому над ними должно стоять высокое авторитетное лицо, не из казачьего сословия.
Ни к чему была эта должность; она была выдумана, чтобы занять великого князя.
Он приехал к нам с большой помпой и свитой, и почти всё время был в нетрезвом состоянии. Ему устраивали парады, банкеты, дастарханы, а он заметно всех презирал. Его повезли поближе к позициям, показать казаков в строю; когда начальники частей собрались вместе, чтобы представиться, великий князь подал руку только генералам. Офицеры обиделись. Полки приводили себя в порядок, чистились, убирали коней, – лезли из кожи, а он поленился проехать к этим полкам. Офицеры вскладчину угощали высокого гостя; за сотни вёрст послали курьера в Энзели, за рыбой и икрой к великокняжескому столу. Сели за стол. Великий князь презрительно сжал губы и громко бросил:
– Опять икра, какая гадость! Надоело.
Офицеры возмутились.
Визит великого князя Бориса Владимировича в Персию не достиг своей цели. Он не поднял бодрости в казачьих войсках и не укрепил связи армии с царствующим
