присоединился к ним. Отсюда до горы порядка сорока с лишним миль. Насколько я знаю, наиболее преданные паломники проползают все тридцать две с половиной мили вокруг горы, некоторые просто проходят путь. Но взбираться на гору запрещено. Пит же плевать хотел на все запреты, поэтому он погиб, когда упал с обрыва. Сам понимаешь, если бы кто-то узнал, что он нарушил закон, ничем хорошим это явно не закончилось бы. Проводники принесли его почти мёртвым, за всё время он пришёл в себя лишь однажды.
– Он что-то говорил?
– Попросил облегчить его смерть. Он хотел умереть, смеясь. Мы знали, что долго ему не протянуть, вот поэтому я дал дозу, несовместимую с жизнью. А ещё Пит просил передать тебе, что он ни о чём не сожалеет, даже о ваших ссорах. Последние его слова были: «Всё в порядке. Теперь я свободен, как та стая лебедей».
Я поблагодарил Дикки за всё, но остаться с ним не мог, и он меня понимал. Найти проводников, которых я никогда не видел, взобраться на вершину горы, найти девушку умирающего друга, увидеть мир – внезапно у меня появилась масса задач, решение которых было нелегко найти. Это как читать книгу, не зная букв, или пытаться считать, не зная элементарного. Один среди незнакомой местности.
Он был особенным, теперь даже местные жители знали об этом. Он слишком рано взлетел на невиданную высоту, но обжёгся. Его жизнь стала борьбой между устройством мира и тем, что он считал едино верным. И если бы меня спросили, как бы я описал своего друга, то сказал бы, что ему удалось перевернуть мой мир с ног на голову. А потом жизнь взяла плату за, пожалуй, слишком счастливое бытие Пита. Даже в последние секунды существования своего тела, он был верен своему мировоззрению. И пока я проходил те сорок с лишним миль, на которые отважился, мою душу охватило раскаяние. Мне хотелось попросить прощения, за все наши ссоры. За всё то, что я ему наговорил, и за то, что не был с ним в последние минуты. Но передо мной была лишь дорога в тёмную неизвестность.
Местность вокруг медленно поглощалась мраком. Темнело всё больше и больше. Всё, что у меня осталось – лишь деньги, но какой от них прок теперь, когда я остался один в диких условиях? Раньше мне казалось, что выхода нет – нравится тебе это, или нет, но без этих бумажек долго тебе не протянуть. Дурак, да и только. Если бы я только мог, то жил бы где-то далеко за городом, и пускай мои дети не знали цивилизации, они также не имели бы и проблем. Однако, моя зависимость от людей была слишком велика. Когда же ты тет-а-тет со своей истинной сущностью, мир виден совсем под другим углом.
Подумать только: дети – это не только власть, пока они ещё слишком глупы, но и обречение ещё одной души на муки. Почему рождение детей не является грешным делом, разве обречение кого-либо на страдания не является грехом? В первую секунду, ту самую секунду рождения, каждый из нас подобен Богу, в чьём существовании я всегда сомневался, но к мысли о котором неоднократно возвращался. Со второй секунды начинается влияние внешнего мира. Наши дети должны терять лучшие годы своей жизни ради знаний, которые им не пригодятся, получать работу, которая вызовет депрессию, но принесёт деньги, и размножаться, чтобы было кому продолжать этот цикл. Остановите планету, я сойду.
Тишина – коварная вещь. Несомненно, она помогает услышать свой внутренний голос, но, когда она настигает тебя ночью в открытом пространстве, а ты будто оказываешься в вакууме – это уже повод насторожиться. Нет никаких строений поблизости, нет рюкзака с самыми необходимыми вещами, но нужно было как-то пережить эту ночь. Пока моё сердце продолжало тревожно биться в груди, мне не следовало останавливаться. Посидев немного на холодной земле под звёздным небом, я пошёл дальше. Без фонарика, без компаса или проводника, вглубь Тибета.
Не знаю, сколько сил должно было быть в моём стареющем, как не прискорбно это признавать, теле, чтобы почти без остановок идти порядка десяти часов. Порой, усталость брала своё, и моя скорость снижалась, но, тем не менее, путь был окончен, и когда на горизонте просыпалось солнце, я всё больше погружался в транс. А когда проснулся, то солнце было прямо надо мной и слепило глаза, которые болели после резкого перехода от длительного мрака к яркому свету. Помимо этого, болела одна половина лица – ей досталось больше всего, ведь это ей я упал на землю и проспал так длительное время. Не обошлось и без пары-тройки камешков, оставивших след на моё теле, особенно на коже. К тому же, я замёрз. А в полумиле виднелась Кайлас.
Здесь также находилось небольшое поселение в трёх с половиной сотнях футов от меня. Я прошёл немало миль за одну ночь, но совсем чуть-чуть не дошёл до более-менее приличного ночлега. Но здесь, в отличие от предыдущего населённого пункта на пути, не было ни моих друзей, ни подобных им, поэтому миновать это место, на мой взгляд, было разумным решением. Чем дольше я шёл, тем больше возрастало моё желание взобраться на вершину, которая погубила моего друга. Почему-то теперь она притягивала и манила меня с невероятной силой. Порой, думаю, это ни для кого не секрет, мне приходилось останавливаться в силу физиологических причин, вроде голода или жажды. Теперь я мог себе позволить это.
Вблизи гора казалась ещё выше – четыре с половиной мили, или около того. Вспоминая свой далеко не удачный опыт в Аляске, когда высота горы была примерно такой же, меня охватывал пронизывающий страх. Кто спасёт меня теперь, если что-то внезапно пойдёт не так? Кто избавит меня от паники или позаботится о семье или моём бездыханном теле, если мне суждено встретиться со смертью здесь? Вынужден признать, мыслить позитивно и сохранять ум трезвым не так уж легко, особенно когда тебе в затылок дышит опасность. А ещё мне нужно было отыскать тех самых проводников.
Стоял полдень, я надеялся на более или менее тёплый день, но температура всё снижалась, а ветер заставлял меня дрожать. Внезапно недалеко появились несколько людей, чьи фигуры ещё несколько минут назад отсутствовали на моём горизонте. Я начал что-то кричать им, всё больше глотая чистый воздух, но они не слышали меня. Тогда мне пришлось ускориться – я должен был догнать их, или хотя бы попытаться. Надежда – одна из тех,
