Василиса совершенно не понимала, о чем они, но слушала. Потом разберется.
— Но первичную зачистку я провел. Насколько получилось. Тут наследили изрядно. Некоторым тут силу девать некуда, поэтому что-то определенное сложно сказать… — он развернулся к конюшням. — Нестабильные фрагменты есть, но тут надо дольше изучать, потому как может быть просто местечковая аномалия, а может и что посерьезней.
— Снял.
— Чудесно, — Марья расплылась в совершенно искренней улыбке. — Вы где остановились?
— Пока нигде. Алевтина сказала, что я срочно нужен… вот и… — он развел руками. — С вокзала к вам.
— А кормить будете? — кажется, этот вопрос волновал Горецкого куда сильнее возможного нарушения приличий.
— Будем, — пообещала Марья, глянув на Василису. — Кормить обязательно будем. И вас, и лошадь… и вообще не понятно.
— Что не понятно? — тихо спросила Василиса.
— Не понятно, почему мы сразу некроманта не позвали.
Сказала и замолчала, позволяя обдумать услышанное. Значит… вот этот вот длинный парень, который теперь выглядел совсем уж юным, некромант?
Хотя… если проклятье и вправду существует, вряд ли он согласится. Он ведь некромант, а не самоубийца в самом-то деле.
— Не любят нас люди, — Горецкий закрыл чемодан и свистнул. На свист его тотчас прибежал конек, ткнулся мордою в плечо.
А вот Аким перекрестился.
Трижды. И еще молитву забормотал. Василисе даже подумалось, что он и вовсе от службы откажется, некромантов и вправду не любили, и теперь она даже понимала, почему. Все же изнанка мира, куда она, как Василиса теперь понимала, имела неосторожность заглянуть, до сих пор ощущалась этаким гниловатым послевкусием.
Но Василиса справится.
Глава 31
— Вы поведете, — из дома Вещерский выходил, слегка покачиваясь. И со стороны казалось, что княжич, если не вусмерть пьян, то пребывает в весьма близком к оному состоянии. Сходство изрядно усиливали, что покрасневшие глаза, что какое-то необычайное возбуждение, прорывавшееся в мелких суетливых жестах. — Я, как видите, не в лучшем состоянии.
Квартиру, прибрав сперва музыкальную шкатулку, он опечатал.
И верно, нехитрое это действие, прежде и Демьяна не особо сил забиравшее, ныне возымело свои последствия.
— Я не умею.
— А там и уметь нечего. Садитесь и рулите. Только скорость держите невысокую…
— Может… — толпа у дома не спешила расходиться. Вещерский взмахнул рукой и перед ним, словно из-под земли возник полицмейстер.
— Скажи, пускай возвращаются. Всех опросишь относительно жильца из шестой квартиры, Василия Павловича… как его там?
— Ижгина, — вынужден был признаться Демьян.
— Вот, про Ижгина и опросишь, — Вещерский добрался-таки до автомобиля и практически рухнул на сиденье. — Демьян, не медли. Тут без нас разберутся… а Марья, если к обеду не явлюсь, сама за мною придет.
— Может, все-таки шофера…
— Откуда тут шоферы? — весьма натурально удивился Вещерский. — Да и… не собираюсь я допускать какого-то постороннего шофера к Марьиному автомобилю. Она его любит, может, даже больше, чем меня.
Спокойствия это признание не добавило.
— А я?
— А вы не посторонний. Вы уже почти член семьи.
— Когда успел? — наверное, и Демьян был не сказать, чтобы в себе, если осмелился разговаривать с княжичем в подобном тоне.
— Когда по винограду лезли. Это, знаете ли, роднит.
— Тогда ладно.
На водительском месте было… странно.
— Вот, погодите… — Вещерский наклонился и легонько погладил украшенный алым кристаллом рычаг. — Сдвигайте его вперед… правильно. И вон на ту педаль давите. Сильнее, не бойтесь.
Страха не было.
Был… совершенно неподобающий месту и ситуации азарт. Вдруг подумалось, что он, Демьян, справится, что, небось, было бы сложно управлять, его бы не допустили. Вряд ли Вещерский стал бы машиной рисковать, не говоря уже о собственной особе.
Заурчал мотор.
И машина, показалось, вздрогнула. Легонько.
— А теперь на вторую давите и вперед, легонечко… вот так, — Вещерский откинулся на соседнем сиденье и глаза прикрыл. — По городу сильно не гоните. Улочки тут узкие, люди дикие. Не поймут-с.
Толпа, которую жандармы разгонять не пытались, да и вряд ли сие было возможно, ибо хотелось людям знать, что все-таки случилось в доме такого, что заставило приличных людей по стенам ползать, сама расступилась, пропуская урчащего зверя.
Машину слегка тряхнуло, когда она переползла на мостовую. И Демьян, решившись, чуть сильнее надавил на педаль.
— Вот-вот, — не открывая глаз, произнес Вещерский. — Только у какой-нибудь кондитерской остановитесь.
— У какой?
— Понятия не имею. Я первый раз в этом городе.
— И я тоже, — счел нужным уточнить Демьян. — Я даже не уверен, есть ли здесь кондитерские…
— Есть. Обязаны быть. Вы ж видели, сколько тут дам. А где дамы, там и кондитерские. Или наоборот? До конца я в этом вопросе так и не разобрался. Но главное, что без кондитерской нам нельзя. У меня дома жена. Возможно, злая…
— Почему злая?
— А с чего ей доброй быть, когда родную сестру едва не убили? Это, знаете ли, весьма на душевном спокойствии отражается.
Демьян подумал и согласился, что в этом есть свой резон.
Кондитерскую он нашел, судя по ценам, которые и Петербург бы смутили, была она если не лучшею, то точно из числа приличных, куда не всякая публика заглянуть рискнет.
Демьян рискнул.
И Вещерский тоже. Окинув мрачным взглядом витрины, он протянул отвратительно бодрой девице ассигнацию и велел:
— Самого лучшего. На все.
— А… чего именно?
— Всего. И побольше.
Судя по всему, супруга Вещерскому досталось, мало что с характером, так и прожорливая до крайности. А с другой стороны… Демьян указал на деревянную коробочку, в которой, в розетках золотой фольги, лежали конфеты.
Двадцать рублей.
Да за эти деньги месяц жить можно!
Но, как ни странно, стоило взять в руки лаковую коробочку, которую ко всему обернули тончайшею розовой бумагой, а поверх повязали пышный бант, и сожаление исчезло.
Вещерский не сказал ни слова.
